Степь Чехова

К 120-летию

со дня создания

повести А. П. Чехова

«Степь»

А. П. Чехов, 1888 год

Я принялся за большую вещь… Для дебюта в толстом журнале я взял степь, которую давно уже не описывали. Я изображаю равнину, лиловую даль, овцеводов, […], попов, ночные грозы, постоялые дворы, обозы, степных птиц и проч. Каждая отдельная глава составляет особый рассказ, и все главы связаны, как пять фигур в кадрили, близким родством. Я стараюсь, чтобы у них был общий запах и общий тон, что мне может удаться тем легче, что через все главы у меня проходит одно лицо… Вместо художественного, цельного изображения степи я преподношу читателю „степную энциклопедию". Первый блин комом. Но я не робею. И энциклопедия, авось, сгодится. Быть может, она раскроет глаза моим сверстникам и покажет им, какое богатство, какие залежи красоты остаются еще нетронутыми, и как еще не тесно русскому художнику.

А. П. Чехов -  Л. В. Григоровичу,

12 января 1888, Москва

Приазовский край

в творчестве Чехова

С 1886 года, ещё печатая в газетах и журналах свои многочисленные рассказы и фельетоны, Чехов стал задумываться над новыми литературными формами, в которых смогли бы воплотиться образы, впечатления и воспоминания, до сих пор им не использованные: «Писал я и всячески старался не потратить на рассказ образов и картин, которые я, Бог знает почему, берёг и тщательно прятал» (из письма Д. В. Григоровичу, 28 марта 1886 г.).

Незамысловатая поэзия русской природы всегда притягивала Антона Павловича. Дорогие с детства картины южной России, воспоминания, которые он берег в душе, начали объединяться в новую, до сих пор ему не свойственную форму повествования. Чехов хотел поделиться с современниками мистической силой и своеобразной красотой скифских степей, чтобы они тоже могли понять и почувствовать истинные источники духовного богатства своей родины.

*****

Чехов родился в степном городе. Город начинался на мысу Таганрогского залива, но уже за шлагбаумом простиралась степь. Первые дороги братьев Чеховых в Ростов-на-Дону, Новочеркасск и в слободу Крепкую, где жил дедушка Егор Михайлович, проходили через степь. Две стихии морская и степная - соседствовали. Степи Чехов отдает предпочтение.

В преддверии первой крупной работы над повестью "Степь" 27-летний литератор посещает родные южные места, "чтобы не высохнуть". Тридцать раз он упоминает в письмах о намерении ехать, словно отрезая отступление. "Непременно еду! Если заболею тифом, то и тогда поеду!". Спустя годы, по дороге на Сахалин, за границей, в Мелихове, Ялте Чехов по-прежнему испытывает потребность души - вернуться в родные края. "А я стал мечтать о том, чтобы опять проехаться по степи и пожить там под открытым небом хотя бы одни сутки". "Я по целым месяцам живал в степи и любил степь, и теперь в воспоминаниях она представляется мне очаровательной".

Эпистолярной квинтэссенцией стали известные слова Чехова о степи, адресованные П.Ф. Иорданову: "Нужно много писать, между тем материал заметно истощается. Надо бы оставить Лопасню и пожить где-нибудь в другом месте. Если бы не бациллы, то я поселился бы в Таганроге года на два, на три и занялся бы районом Таганрог - Краматоровка - Бахмут - Зверево. Это фантастический край. Донецкую степь я люблю и когда-то чувствовал себя в ней, как дома, и знал там каждую балочку. Когда я вспоминаю про эти балочки, шахты, Саур-могилу, рассказы про Зуя, Харцыза, генерала Иловайского, вспоминаю, как я ездил на волах в Криничку и в Крепкую графа Платова, то мне становится грустно и жаль, что в Таганроге нет беллетристов и что этот материал, очень милый и ценный, никому не нужен" (Письмо от 25 июня 1898 г.).

Шапочка Е. А. «…Фантастический край» чеховского Приазовья

 // Чеховиана. Чехов и его окружение. – М., 1996. – С.279

            А. П. Чехов открыл Приазовье для русской литературы. Приазовско-степной материал нашел отражение – в различной мере – в таких произведениях, как «Двадцать девятое июня», «Казак», «На пути», «Счастье», «Красавицы», «Святою ночью», «Перекати-поле», «Печенег», «В родном углу», «Степь».

«На пути» - рассказ. Впервые опубликован в «Новом времени» за 25 декабря 1886 г. Написан в декабре 1886 г. Композитор С. Рахманинов преподнес Чехову символический подарок – экземпляр своей «фантазии для оркестра» «Утес» с надписью «Дорогому и глубокоуважаемому Антону Павловичу Чехову, автору рассказа «На пути», содержание которого, с тем же эпиграфом, служило программой этому музыкальному сочинению» (9 ноября 1898).

«Двадцать девятое июня» - рассказ. Впервые опубликован в «Спутнике» за 29 июня 1882 г. В рассказе Чехов дал необычную трактовку «сезонной» охотничьей темы, рассказал о захолустных нравах и «каверзной» психологии обитателей Отлетаевки.

«Святою ночью» - рассказ. Впервые опубликован в «Новом времени» за 13 апреля 1886 г. Включен в сборник «В сумерках», СПб, 1887 г.  В. Г. Короленко писал о нем: «чудная картинка, проникнутая глубоко захватывающей, обаятельной грустью, еще примиряющей и здоровой, но уже, как небо от земли, удаленной от беспредметно смешливого настроения большинства «Пестрых рассказов».

«Казак» - рассказ. Впервые опубликован в «Петербургской газете» за 13 апреля 1887 г. Написан в первые дни пребывания Чехова в Таганроге. Вся атмосфера  рассказа соотносится с впечатлениями писателя от пребывания в родном городе.

            «Счастье» - рассказ.  Впервые опубликован в «Новом времени» за 6 июня 1887 г. Написан после возвращения Чехова из поездки на юг. В нем отразились воспоминания о рассказах няни Агафьи Кумской, которая любила говорить «о таинственном, необыкновенном, страшном, поэтическом». Рассказ вызвал восторженные отклики читателей. Художник И. Левитан писал: «…ты поразил меня как пейзажист. (…) Например: в рассказе «Счастье» картины степи, курганов, овец поразительны» (июнь 1891).

         «Перекати-поле» - рассказ. Впервые опубликован в «Новом времени» от 14 июля 1887 г. Отразил впечатления Чехова от поездки на юг и в Святые горы в мае 1887 г. Описанный в рассказе Александр Иванович – реальное лицо. Сохранилась копия воспоминаний А. Сурата, где он рассказывает о знакомстве с Чеховым в монастырской гостинице.

«Степь» - повесть. Впервые опубликована в журнале «Северный вестник», 1888, № 3. Одна из поэтических вершин мировой литературы. Повесть открыла новую страницу в истории чеховского творчества.

«Красавицы» - рассказ. Впервые опубликован в «Новом времени» за 21 сентября 1888 г. Написан в течение нескольких дней в сентябре 1888 г.В рассказе отразились впечатления Чехова-гимназиста (в 1877 г. он был проездом в армянском селе Большие Салы). Рассказ получил высокую оценку современников.

«Печенег» - рассказ. Впервые опубликован в «Русских ведомостях» за 2 ноября 1897 г. Написан в Ницце позже рассказа «В родном углу», но напечатан раньше, т. к. задержался при пересылке. По словам П. Н. Сурожского в обоих рассказах описывается северная часть Таганрогского округа: «Здесь проходит линия Донецкой жел. дороги, и в обоих рассказах о ней упоминается, а в «Печенеге» прямо указана станция Провалье».

«В родном углу» - рассказ. Впервые опубликован в «Русских ведомостях» за 16 ноября 1897 г. Написан в Ницце, создавался после длительного перерыва в работе, вызванного болезнью. По утверждению П. Н. Сурожского описывает северную часть Таганрогского округа. Возможно, навеян впечатлениями от поездки Чехова в эти места в августе 1896 г.

Трудно топографически точно локализовать события, описываемые в этих произведениях. Только в «Красавицах» (в первой ее части) дается точный адрес: Большая Крепкая и Бахчи-Салы. В «Счастье» упоминаются конкретные места Приазовья, но нет точных указаний, в каком именно месте происходил ночной разговор о счастье. А в остальных произведениях со степным колоритом изображаются реальные черты приазовской степи без конкретной локализации. В рассказах «Печенег» и «В родном углу» упоминается Донецкая железная дорога, две безымянные степные станции и станция Провалье (ныне - Красная Могила, около узловой станции Зверево, на линии, идущей от Зверево к Дебальцево). Герои указанных произведений сходят на степных станциях и едут в свои усадьбы, находящиеся от станций в 8 верстах (в «Печенеге») и в 20 верстах («В родном углу»). Можно с большой долей вероятности предположить, что Чехов в этих произведениях изобразил те места донецкой степи, которые расположены к югу от станции Крестная (позднее - Штеровка), те места, где Чехов бывал, когда гостил на хуторе Кравцова в Рагозиной балке, и которые он назвал в письме к Лейкину «Донской Швейцарией».

Нет никаких сомнений в том, что в «Печенеге» художественно-реалистически воплощены личные впечатления Чехова от Рагозиной балки, хутора и семьи Кравцова, а в образе «печенега» Жмухина, отставного казачьего офицера, отразились черты личности Кравцова, как это уже давно  установлено   биографами   Чехова.

Некоторые авторы, особенно таганрогские, пытались точно локализовать места действий в произведениях Чехова с приазовско-степным колоритом. Так, П. Сурожский считал возможным приурочить место событий в рассказе «Счастье» к «степному взлобку» около Амвросиевки. Вряд ли можно согласиться с этим: мнением, так как отара овец ночевала у шляха, а шлях на Амвросиевну не проходил. Более убедительным является мнение И. Новопокровского, предполагавшего, что ночной разговор, описанный в «Счастье», происходил в северной части Таганрогского округа, где-то между слободами Новопавловской и Есауловской.

Напрашивается вывод: для Чехова-писателя не играл существенной роли конкретный пункт Приазовья; его интересовали характерные особенности приазовской степи (эту степь Чехов в своих письмах называет или «донецкой» или «южно-русской»), а эти особенности - с различной полнотой и в различных вариантах - повторялись во всех  произведениях,  написанных  на степном  материале.

Чехов говорил (в письме к Г. М. Чехову от 9 февраля 1888 г.), что в повести «Степь» действие происходит на юге, недалеко от Таганрога», не считая нужным и важным (в письме и в повести, точно локализовать место действия. Так Чехов мог бы сказать и о других своих произведениях со степным колоритом: действие происходит на юге, в Таганрогском округе.

*  *  *

В рассказе «Двадцать девятое июня», написанном в 1882 г., Чехов впервые дает описание степи в равнее летнее утро. «Степь обливалась золотом первых солнечных лучей и, покрытая росой, сверкала, точно усыпанная бриллиантовой пылью. Туман прогнало утренним ветром, и он остановился за рекой свинцовой стеной. Ржаные колосья, головки репейника и шиповника стояли тихо, смирно, только изредка покланиваясь друг другу и пошептывая. Над травой и над нашими головами, плавно помахивая крыльями, носились коршуны, кобчики и совы. Они охотились...»

Описание конкретное и в то же время поэтическое. В нем уже проявляется та картинность, которая характерна для степного пейзажа чеховских произведений второй половины 80-х годов. Это описание в какой-то мере предваряет картину наступления летнего утра в степи, показанную позднее, в рассказе «Счастье». Но в процитированном отрывке из комического «рассказа охотника, никогда в цель не попадающего», степной пейзаж играет только роль декоративного фона, а в произведениях, написанных во второй половине 80-х годов, образ степи - это не только поэтический колорит места и времени, но и активный компонент художественной ткани, несущий большую социальную и философскую нагрузку. Эволюция степного пейзажа у Чехова отражала идейный рост писателя и совершенствование его художественного  мастерства.

Говоря о локальности пейзажа в рассказе «Двадцать девятое июня», стоит указать на то, что в нем называется Еланчик-речка в западной части Таганрогского округа.

Громов Л. Реализм А. П. Чехова второй половины

 80-х годов. – Ростов н/Д., 1958. – С.124-126

Впервые приазовско-степной колорит довольно обстоятельно был представлен в рассказе «Счастье».

Когда читаешь рассказ «Счастье», то невольно вспоминаются слова Чехова о том, что он хорошо знает приазовскую степь и помнит в ней каждую балочку. Старик-пастух в «Счастье» рассказывает про Богатую балочку и то ее место, где она, как гусиная лапка, расходится на три балочки.

Кроме   Саур-могилы,   возвышающейся    над    степными просторами, кроме   Таганрога,   к   которому   тяготеет   приазовская степь, в этом рассказе упоминаются такие селения Приазовья,    как Матвеев-Курган,  Есауловка,  Новопавловка и другие места б. Таганрогского округа.

В рассказе «Счастье» Чехов впервые показал шлях - широкую степную дорогу, у которой ночевала отара овец и где происходил разговор между пастухом и объездчиком. В рассказе есть упоминание о том, что шлях шел с Есауловки на Городище и что по этому шляху везли из Таганрога  умершего  там  царя  Александра.

Громов Л. Реализм А. П. Чехова второй половины

80-х годов. – Ростов н/Д., 1958. – С.129

*****

Чехов, автор  «степных» произведений, выступает перед нами одновременно и как любознательный краевед, открывший для русской литературы новый край - Приазовье с характерными особенностями этого края, подмеченными наблюдательным художником; и как патриот, глубоко любящий родину и свой родной край, остро переживающий обездоленность народа и мечтающий о счастье народа; и как поэт, нашедший столько красоты в обыденном степном пейзаже; и как философ, выразивший столько глубоких дум о человеке, о смысле жизни, о счастье, о красоте.

Громов Л. Реализм А. П. Чехова второй половины

80-х годов. – Ростов н/Д., 1958. – С.150

 А. П. Чехов обогатил наше представление о степи и создал новый образ степи в художественной литературе. Тема степи у Чехова приобрела первостепенное значение в истории мировой литературы.

Формирование творческого метода - процесс непрерывный, постоянный, однако в творческой биографии художника бывают моменты, когда кажется, что основные принципы отбора и отображения материала действительности наконец сложились, найдены и свои собственные средства, и тогда рождается произведение, в котором подводятся своеобразные итоги. Таким «итоговым» произведением явилась для Чехова «Степь». Она же явилась дебютом писателя в «большой» литературе.

Следует вспомнить, что попытки дебюта были у Чехова и раньше: неизвестная нам пьеса, предложенная для бенефиса Ермоловой, пьеса   без   названия,   найденная   Н.   Ф.   Бельчиковым,   «Иванов», многократно дорабатываемый да так и не удовлетворивший ни

писателя, ни критику. Третья попытка была для писателя необычайно важной, и работал он над повестью, что называется, не жалея сил. Послав ее в «Северный вестник», Чехов писал Я. П. Полонскому:   «Ходил из угла в угол или же читал свою медицину. На «Степь» пошло у меня столько соку и энергии, что я еще долго не возьмусь за что-нибудь серьезное».

Произведение, написанное для дебюта, должно содержать в себе не   просто   нечто   значительное;   в   нем,   безусловно,   должно   быть выражено и авторское мировосприятие, причем своими, специфическими средствами, и, возможно, сделана попытка объяснить мир. Поэтика повести оказалась, однако, настолько сложной и необычной, что не только современная Чехову критика стала в тупик и делала подчас самые невероятные выводы, но и сегодняшнее литературоведение считает Степь» самой загадочной повестью. (…)

Несмотря   на  очень   большую  литературу  о   повести изучение ее, несомненно, будет продолжено, при этом будут открываться неожиданные грани, в том числе и незамеченные ранее особенности художественного метода.

Седегов В.  А. П. Чехов в восьмидесятые годы. –

Ростов н/Д., 1991. – С.128

История создания

повести «Степь»

Повесть впервые была опубликована в журнале «Северный вестник» (1888 г., № 3, стр.75-167) за подписью: Антон Чехов.

Создавая «Степь», Чехов не был связан ни сроками, ни объемом, кажется, впервые за многие годы он мог писать просторно и не спеша. Тем удивительнее, что непривычно большая и сложная повесть была написана за неполные пять недель. А. П. Чехов работал над ней с начала января 1888 г. или с конца декабря 1887 г. по 2 февраля 1888 г.

Первое упоминание о начале работы мы находим в письме писателя к И. Л. Леонтьеву (Щеглову) от 1 января 1888 г.: «Передайте добрейшему А. Н. Плещееву, что я начал (…) для «Северного вестника» (…) степной рассказ».

О завершении работы А. П. Чехов сообщил Плещееву 3 февраля 1888 г.: «Степь» кончена и посылается».

Для дебюта в толстом журнале Чехов выбрал то, что ему было знакомо больше и лучше всего - детские и юношеские воспоминания, освеженные впечатлениями от недавней поездки в родные места. Об этом он писал двоюродному брату Г. М. Чехову: «Главное действующее лицо у меня называется Егорушкой, а действие происходит на юге, недалеко от Таганрога» (9 февраля 1888).

Первый, долгожданный выезд за  город,  в степь,  состоялся  на  каникулах летом 1871   года,  когда  одиннадцатилетний Антон  вместе со старшим  братом гостил у дедушки  в  станице  Крепинской.  Можно  представить  радость ребенка, почти круглый год находящегося под неусыпным надзором строгого папаши, чувствующего себя иногда, как птица в клетке.

Однако радость встречи со степью была омрачена тем, что в этот приезд Антону так и не пришлось увидеть ее близко. Братья попали в гости к дедушке разгар молотьбы. Не терпящий безделья, Егор Михайлович сразу запряг внуков в работу. (…)

На следующий   год  поехали     к  дедушке  почти   всей  семьей,   один   Павел Егорович остался в городе. Готовились к поездке тщательно. (…)  Наняли ломового извозчика,  устлали дроги  одеялами,  подушками, и все семеро - мать,   Александр,   Антон,   Николай,   Михаил,   Иван,   Мария – уселись на дроги и отправились в путь.

Сначала окрестность   была   всем   знакомой.   Выехали   за   город,   проехали мимо острога. «За острогом промелькнули черные закопченные кузницы, за ними уютное  зеленое   кладбище,   обнесенное   оградой   из   булыжника;   из-за   ограды весело  выглядывали   белые   кресты   и   памятники,   которые   прячутся   в   зелени вишневых деревьев и издали кажутся белыми пятнами...». Это описание маршрута, взятое из «Степи», достоверно в деталях. Вскоре перед путешественниками открылся широкий Миусский лиман с церквями на противоположном берегу. Глядя на купола, мать истово крестилась, заставляла креститься детей, но им было не до моленья - встреча с незнакомыми краями вызывала в них буйную радость, бесшабашную отвагу и окрыленность. Кругом была необъятная ширь, наполненная дурманящими запахами, особыми звуками, шумами, возгласами, и огромное, очень далекое небо над головой. И непривычное ощущение свободы, которому сейчас никто и ничто не мешало. Все, что ломало, давило, коверкало душу, осталось там, за чертой горизонта - среди домов, улиц, садов, кладбищ - среди людей. А здесь была степь и только степь, и они, оказались наедине с этим дышащим свободой простором. Они наслажу ею - свободой - всласть. То и дело вскакивали с подводы, бежали наперегонки по степному разнотравью, по буеракам, прятались за кусты терновника или шиповника, валялись на цветочном ковре и снова бежали, раскинув  руки, подражая плавному парению птиц...

Иллюстрация к повести «Степь»

Гроза   стремительно   пронеслась   над   степью   и   стихла   так   же как появилась.   Вновь  сияло  Ярило-солнце,   и  дети   зачарованно  смотрели на обновленную землю - сверкающую,  праздничную,  еще никогда  не виданную…(…)

В дороге все было захватывающе интересно. Проезжали мимо казачьих куреней с плетеными изгородями и колодцами-журавлями, мимо хуторов немцев-колонистов, мимо барских усадеб; видели молчаливые древние курганы, о которых наслушались столько разных историй, ветряные мельницы, лениво машущие крыльями; встречали в степи «каменных баб» и суровых объездчиков с отарами овец, охраняемыми  огромными дикими собаками; ловили бреднем  в  степных речках золотистых линей и остроносых щурят, разводили костры, варили кашу, обливались студеной водой из колодцев, купались в теплых речушках...(…)

Братья Чеховы долго потом вспоминали эту поездку, рассказывали всякие смешные подробности, показывали в лицах встреченных в дороге людей, разыгрывали сценки из степной жизни. Но главное - на всю жизнь запомнилось Антону Павловичу Чехову то светлое, праздничное, возвышенное состояние души, которое было оттого острее, что резко контрастировало с обыденностью, однообразием каждодневного  быта.   Эта   память  сердца   не  угасала   с   годами,   а,   наоборот, становилась все более волнующей, жгучей, пока не вылилась в замысел «Степи». Стоит вспомнить, как Антон Павлович, уже одержимый этим замыслом, рвался в родные края, писал из Москвы родственникам в Таганрог о своих намерениях во  что  бы  то  ни  стало  приехать,  о  желании  вдохнуть  степной  воздух. Его манило, тянуло на юг. Ему было просто необходимо воскресить в душе то давнее, детское, освежить былой восторг, вновь побыть наедине с безбрежным простором...

«…Таганрога я не миную»: Чехов в Таганроге. –

Ростов н/Д., 1985. – С.121-123

*****

Весной 1887 г. А. П. Чехов предпринял длительную поездку по Приазовью, побывал в Таганроге, Новочеркасске, Рагозиной балке, Луганске, Святых горах. Перед поездкой он писал А. С. Суворину: «…в конце марта уеду на юг, в Донскую область, в Воронежскую губернию и проч., где встречу весну и возобновлю в памяти то, что уже начало тускнеть. Тогда, думаю работа пойдет живее» (10 февраля 1887).

2 апреля 1887 года он уехал на родину, где собирался изучить местную жизнь, побывать в «Донщине», насладиться красотой и пейзажами любимого моря и степи, - все для него было одинаково важно. По убеждению В. Б. Катаева, «он решал возможность нового освещения человека через природу: по контрасту с природой, в параллели к природе, прямого или непрямого соответствия природе и обратно, то есть через перекличку того, что совершается в природе, с тем, что совершается среди людей».

В Таганроге его встретил двоюродный брат Георгий. По дороге к дому дяди он пристально вглядывался в окружающую его обстановку: «Впечатление Геркуланума и Помпеи: людей нет... Все дома приплюснуты, давно не штукатурены, крыши не крашены, ставни затворены... (5 ч. вечера! - Е, К.). Что отвратительно в Таганроге, так это вечно запираемые ставни...» - писал он родным. Весьма значительное для Чехова замечание. Для него закрытые ставни - деталь, характеризующая обывательские нравы и привычки провинции (…)

Как истинный путешественник, он много ходил по городу, встречался с родными и знакомыми, друзьями детства, гулял в саду, ездил с компанией в Карантин и наблюдал, наблюдал... Впечатление было сложное, отзывы в письмах довольно резкие и нелицеприятные (…)

Антон Павлович встретил здесь университетского товарища доктора И. В. Еремеева из казаков. Он и пригласил его быть шафером на свадьбе сестры, проживающей в Новочеркасске. Так созрел план дальнейшего путешествия: Новочеркасск, Рогозина Балка, Святые горы. По дороге в Новочеркасск Чехов ночевал в вагоне 2-го класса на запасном пути в Зверево. И как же поэтично он рассказывает родным о дивной ночи: «...на дворе сущие чудеса: луна, необозримая степь с курганами и пустыня; тишина гробовая, а вагоны и рельсы резко выделяются из сумерек — кажется, мир вымер... Картина такая, что вовеки веков не забудешь...»

Не забыл он и участия в настоящей казачьей свадьбе: «Вчера и третьего дня была свадьба, - читаем мы в письме к родным от 26 апреля, - с музыкой, бабьим козлоголосием и возмутительной попойкой. Такая масса пестрых впечатлений... Невесте 16 лет. Венчали в местном соборе. Я шаферствовал... здешние девицы нашли, что я остроумен и «насмешник». Девицы здесь... одна из них, самая смелая и вумная, желая показать, что и она не чужда тонкого обращения и политики, то и дело била меня веером по руке и говорила: «У, негодный»... Я научил ее говорить кавалерам: «Как ви наивны!»

Не будем забывать, что Антон Павлович был молод, изящен, красив, любил пошутить, и, тем не менее, от его пытливого взора не ускользало ничего...

Впереди была ожидаемая встреча с юностью. Из Новочеркасска он поехал в Рогозину Балку к Г. П. Кравцову - отставному хорунжему, казацкому помещику, владельцу хутора Есауловской волости Миуского округа (…)

 «Жил я в последнее время в донской Швейцарии, - писал он Н. А. Лейкину, - в центре так называемого Донецкого кряжа: горы, балки, лесочки, речушки и степь, степь, степь... Жил я у отставного хорунжего, обитающего на своем участке вдали от людей. Кормили меня супом из гуся... будили стрельбой из ружей (в кур и гусей, которых здесь не режут, а стреляют)... тем не менее, жилось мне превосходно. Впечатлений тьма...»

Возможно, наблюдая подобный образ жизни, он находил подтверждение своим мыслям, убеждениям. В опубликованных в «Областном обозрении и вестнике казачьих войск» за 1904 г. от 25 июля заметках Я. Я. Полферов вспоминал сказанные с горечью слова писателя: «Мне больно было видеть, что такой простор, где все условия созданы, казалось, для широкой культурной жизни, положительно окутан невежеством, и притом невежеством, исходящим из правящей офицерской среды...»

Последним завершающим аккордом путешествия Антона Павловича были Святые Горы. И опять восторг. Из письма родным: «Место необыкновенно красивое и оригинальное: монастырь на берегу реки Донца, у подножия громадной белой скалы, на которой, теснясь и нависая друг над другом, громоздятся садики, дубы и вековые сосны... кукушки и соловьи не умолкают ни днем, ни ночью…ночевал я в монастыре 2 ночи и вынес тьму впечатлений...»

15 мая А. П. Чехов выехал из Таганрога в Москву. Днем раньше он писал Н. А. Лейкину: «Вообще впечатлений и материала масса, и я не раскаиваюсь, что потратил 1,5 месяца на поездку».

Да, для Чехова с его напряженным ритмом работы 1,5 месяца было очень много. Но как же эта поездка окупится! Прежде всего - на «фильтр» памяти дополнительно легли новые штрихи и впечатления. Здесь оформились замыслы многих произведений 80-х - 90-х гг., прежде всего «степной цикл», появилась уверенность в реальности создания крупного произведения - повести, которая станет центральной частью полученных впечатлений.

 Кожевникова Е. «Летом мне нужно быть на юге…»

 // Культура Дона. – 2007. - №9-10. – С.6

*****

            Работа над повестью «Степь» шла сложно, но с большим увлечением.  К трудностям работы над непривычным жанром прибавлялись волнения вступающего в большую литературу писателя.

Обычно отзывавшийся о своих вещах или скромно, или иронически, на этот раз он был более откровенным.

 Он писал Короленко: «…от непривычки писать длинно, от страха написать лишнее я впадаю в крайность: каждая страница выходит компактной, как маленький рассказ, картинки громоздятся, теснятся и, заслоняя друг друга, губят общее впечатление. В результате получается не картина, в которой все частности, как звезды на небе, слились в одно общее, а конспект, сухой перечень впечатлений». Григоровичу: «Есть места, которые пахнут сеном, и выходит нечто странное и не в меру оригинальное». Полонскому: «Писать весело…». Щеглову: «Странная она какая-то, но есть отдельные места, которыми я доволен». Плещееву: «Сюжет поэтичный, и если я не сорвусь с того тона, каким начал, то кое-что выйдет у меня «из ряда вон выдающееся».

            Закончив работу над «Степью», А. П. Чехов думал о ее продолжении. «Если «Степь» будет иметь хоть маленький успех, то я буду продолжать ее. Я нарочно писал ее так, чтобы она давала впечатление незаконченного труда. Она, как Вы увидите, похожа на первую часть большой повести» (Д. В. Григоровичу, 5 февраля 1888). Но в дальнейшем к планам продолжения повести Чехов не возвращался.

            «Удалась она или нет, не знаю, но во всяком случае она мой шедевр, лучше сделать не умею», - писал он Лазареву-Грузинскому 4 февраля 1888 года.

            «Степь» ознаменовала собой важный период творческого развития писателя, выявила богатейшие возможности чеховской лирической прозы. На близком ему материале автор создал глубокое многоплановое произведение, где разработал такие важные темы, как Родина, народное счастье, человек и природа, смысл человеческой жизни, красота.

            «Степь» - вершина творческого мастерства А. П. Чехова 80-х годов.

Современники

 о повести «Степь»

«Степь» вызвала множество критических отзывов - о ней сразу же заговорили наиболее популярные газеты и журналы. Уже в этих первых откликах наметились глубокие расхождения  во взглядах и оценках:

Прочитал я ее с жадностью. Не мог оторваться, начавши читать. Короленко тоже... Это такая прелесть, такая бездна поэзии, что я ничего другого сказать Вам не могу и никаких замечаний не могу сделать - кроме того, что я в безумном восторге. Это вещь захватывающая, и я предсказываю Вам большую, большую будущность. Что за бесподобные описания природы, что за рельефные, симпатичные фигуры... Этот отец Христофор, Егорушка, все эти возчики: Пантелей, парень, влюбленный в жену, певчий... да и все решительно (...) Поэты, художники с поэтическим чутьем, должны просто с ума сойти. И сколько разбросано тончайших психологических штрихов. - Одним словом, я давно ничего не читал с таким огромным наслаждением».

А. Н. Плещеев – А. П. Чехову,  8 февраля  1888

Хотите обижайтесь,  хотите сердитесь за это непрошенное письмо - мне  все равно, потому что слишком я далек от мысли сделать Вам обиду. Читая „Степь", я всё время думал, какой грех Вы совершили,    разрываясь на клочки, и какой это будет уж совсем страшный, незамолимый грех, если Вы и теперь будете себя рвать. Читая я точно видел силача, который идет по дороге, сам не зная куда и зачем, так, кости разминает, и, не сознавая своей огромной силы, просто не думая об ней, то росточек сорвет, то дерево   с корнем вырвет, всё с одинаковою легкостью, и даже разницы  между этими действиями не чувствует. Много Вам от бога дано, Антон Павлович,  много и спросится.  Сила - это само собой. Но сила  бывает мрачная  (Достоевский)  и  ясная  (Толстой до своего повреждения). Ваша сила ясная и в этой ясности ручательство, что злу она не послужит, не может послужить, за что  бы Вы ни взялись, что бы ни задумали.

Н. К. Михайловский – А. П. Чехову, 15  февраля   1888 

*****

Первым прочел Суворин и забыл выпить чашку чаю. При мне Анна Ивановна меняла, ее три раза. Увлекся старичина (...) Петерсен ходит на голове от восторга (...) Нравится ему особенно то философское мнение, что человек живет прошедшим (...) В радостном исступлении он чуть не съел меня и изругал всех сотрудников за то, что они осмеливаются марать бумагу и печать своим бездарным строчничаньем в то время, когда существуют мощные могикане (...) Буренин тоже радуется и свою радость вылил в фельетоне, которого я еще не читал, ибо пишу ранее, нежели мне принесли газету. Но сообщить тебе он велел следующее: Написано чудесно. Такие описания степи, как твое, он читал только у Гоголя и Толстого. Гроза, собиравшаяся, но не разразившаяся, - верх совершенства. Лица - кроме жидов - как живые. Но ты не умеешь еще писать повестей: из каждого печатного листа можно сделать отдельный рассказ, но твоя «Степь» есть начало или, вернее, пролог большой вещи, которую ты пишешь. Все Короленки и Гаршины перед тобою бледнеют (так и напишите ему: бледнеют). Ты самый выдающийся и единственный из современных молодых писателей. „Пусть только   большое напишет...". Итак, Антоша, пиши большое.

Ал. П. Чехов – А. П. Чехову, 4 марта 1888

 ( о впечатлении, которое «Степь» произвела в Петербурге)

*****

А. Н.  Плещеев – А. П. Чехову,   10  марта  1888

*****

Был отец у Салтыкова, который в восторге от „Степи". – «Это прекрасно», - говорит он отцу и вообще возлагает на Вас великие надежды. Отец говорит, что он редко кого хвалит из новых писателей, но от Вас в восторге.

А.  А.  Плещеев – А. П. Чехову,  8  апреля 1888

*****

            …природа в повести не декорация, а часть самой жизни, самого действия.

Д. Мережковский, 1888

*****

            Некоторые критики отмечали, что «Степь» - это как бы несколько маленьких картинок, вставленных в одну большую раму.  Несомненно, однако,  что эта большая рама заполнена одним и очень выдержанным настроением. Читатель как будто сам ощущает веяние свободного и могучего степного ветра, насыщенного ароматом цветов, сам следит за сверканием в воздухе степной бабочки и за мечтательно-тяжелым полетом одинокой и хищной птицы, а все фигуры, нарисованные на этом фоне, тоже проникнуты оригинальным степным колоритом.

В. Г. Короленко. Антон Павлович Чехов, 1904

*****

            Вы говорите, что (…) день, выхваченный из жизни десятилетнего ребенка не может дать содержание литературному произведению. А я вам говорю, что к «Степи» нельзя и не надо прибавлять ничего, это не отрывок, - это прекраснейшее, законченнейшее произведение, какого мы с Вами давно не читали. В России есть новый гениальный писатель.

В. М. Гаршин // Русские записки. – 1915. – №10

            А. П. Чехов «Степь» свою точно цветным бисером  вышил.

М. Горький. О М. М. Пришвине

            «Гончаров в «широкой и голой степи» видел воплощение скуки. А вот Чехов написал  «Степь», рассказ почти без содержания, без завязки и развязки, но как много увидел он в этой степи, какое богатство красок, наблюдений, впечатлений!

Т. Л. Щепкина-Куперник. О Чехове

 // Чехов в воспоминаниях современников, 1954. – С.331

            «Степь» Чехова вызывает чувство восхищения его мастерством. При помощь немногих художественных средств он смог достичь максимального художественного эффекта, создать истинно новаторское произведение, засверкавшее всеми цветами радуги и алмазами!

Композиция повести «Степь»

Отстаивая органическую связь всех поэтических картин повести, Чехов просит Плещеева напечатать «Степь» целиком в одном номере, т. к. «дробить ее невозможно».

Свою позицию в этом вопросе он объяснял еще Д. В. Григоровичу: «Каждая отдельная глава составляет особый рассказ, и все главы связаны, как пять фигур в кадрили, близким родством. Я стараюсь, чтобы у них был общий запах и общий тон, что мне может удаться тем легче, что через все главы у меня проходит одно лицо» (Письмо от 12 января 1888 г.).

*****.

Чехов сказал о композиции «Степи», что отдельные ее части - главки - связаны между собою, как пять фигур кадрили. Подразумевались сложные формы повторов и ритмических возвращений к сказанному ранее, к тому, что было уже в предыдущих страницах и прошло.

Яснее всего этот ритм отмечается упоминаниями мельницы, на первых порах едва различимой на горизонте повествования: издали она «похожа на маленького человечка, размахивающего руками». Двумя страницами ниже она все еще напоминает Егорушке того же маленького человечка. Затем, спустя две страницы, «мельница, машущая крыльями, приближается. Она становилась все больше и больше, совсем выросла, и уж можно было отчетливо разглядеть ее два крыла».

Страница кончается так: «...ветряк все еще не уходил назад, не отставал, смотрел на Егорушку своим лоснящимся крылом и махал. Какой колдун!»

При внимательном чтении удается почувствовать этот подчиненный сильной художественной воле ритм времени, его медлительный необратимый ход в великом степном пространстве, в дороге, которой не видно конца. (…)

Обоз шаг за шагом движется, мельница уходит за горизонт, исчезает из глаз; наконец приезжают в город, где Егорушку - а вместе с ним и читателя - обступают совсем другие картины, где для мельницы, казалось бы, и места не найти; но нет:  Тит на тонких ножках подошел к постели и замахал руками, лотом вырос до потолка и обратился в мельницу».

И еще двумя страницами ниже, в самом конце: «Едва он закрыл глаза, как опять увидел Тита и мельницу».

Сильнейшим из всех впечатлений, возникающих при чтении «Степи», является, конечно, переживание уходящего времени; оно течет здесь за страницей страница, как минутная стрелка на старинных настенных часах, как маятник, превращающий время в некую доступную созерцанию материю, как тень на циферблатах древних солнечных часов: «Казалось, что с утра прошло уже сто лет... Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки на одном месте?»

Незаметно, страница за страницей, проходит детство Егорушки, и потому-то она и трогает нас, эта повесть, что так же прошло когда-то шаг за шагом и наше с вами детство, читатель.

Чехов не дает нам возможности уловить источник «авторского голоса», прибегая к условному наклонению, к безличным или же непохожим на однотонные приемы журнальной беллетристики, где не было места для сомнений относительно позиции автора и «проблема авторского голоса» возникнуть просто не могла.

Образы двоятся, отбрасывая тени, и тени становятся похожими на нечто такое, чего не бывает на свете: «...презрительная улыбка, смешанная с этой тенью, блестящие насмешливые   глаза,   надменное   выражение   и   вся   его   ощипанная фигурка,  двоясь и мелькая в глазах Егорушки,  делали его теперь похожим не на шута, а на что-то такое, что иногда снится, вероятно, на нечистого духа».

Определения высокого ряда и почти романтическая стилистка чередуются в портретных описаниях, даются в острейших  контрастах:   надменность и  презрение с карикатурным носом, с ощипанной птичьей фигуркой.

«В его позе было что-то вызывающее, надменное и презрительное и в то же время в высшей степени жалкое и комическое, потому что чем внушительнее становилась его поза, тем ярче выступали на первый план его короткие брючки, куцый пиджак, карикатурный нос и вся его птичья, ощипанная фигурка».

И хорошо еще, если у Чехова дано прямое условное наклонение, - тогда, по крайней мере, удается отличить повествователя от героя: «...из-под сального одеяла выглянула другая кудрявая головка на тонкой шее, за ней третья, потом четвертая... Если бы Егорушка обладал богатой фантазией, то мог бы подумать, что под одеялом лежала стоглавая гидра».

Но часто он находит неожиданные словосочетания и обороты в стремлении передать мгновенные, неуловимые и в то же время незабываемые впечатления; так написана сценка встречи с незнакомкой на постоялом дворе Моисея Моисеича, когда «на Егорушку пахнуло легким ветерком, и показалось ему, что какая-то большая черная птица пронеслась мимо и у самого лица его взмахнула крыльями».

Это хороший пример требовательности к читателю: впечатление само по себе мгновенно, птица взмахнула крылом и пролетела, но, «прежде чем Егорушка успел разглядеть ее черты, ему почему-то пришел на память тот одинокий стройный тополь, который он видел днем на холме».

А тополь описан двадцатью пятью страницами ранее, он встретился Егорушке в первой главе, и читателю приходится связывать эти разрозненные описания, создавая образ, которого в тексте «Степи», строго говоря, нет. Чехов ничем не помогает ему, дает лишь отдельные определения, которые «почему-то» приходят на память его герою. И нельзя отвлекаться, нельзя пропускать ни единой строки, нужно помнить каждое слово; если это удалось, нужно довольно сильное воображение и поэтическое чутье, чтобы найти хоть что-нибудь общее между далеким тополем, черной птицей и очарованием незнакомки и связать это в общем впечатлении жизни и красоты.

Громов М. Книга о Чехове. – М., 1989. – С.178-180

Мотивы повести «Степь»

В «Степи» проявилось в высшей степени то качество реалистического искусства Чехова, которое можно назвать ассоциативностью образов. Образ степной природы и входящие в его состав отдельные пейзажные мотивы насыщены ассоциативным содержанием. Кроме своей непосредственной функции - показывать конкретные приметы приазовской степи, они вызывают целый ряд философских и социальных ассоциаций. Даже некоторые «слегка и сухо намеченные» мотивы (как их скромно назвал автор) полны глубокого смысла.

Анализ таких мотивов, как «простор», «дорога», «полет» и т. п., помогает раскрыть идейную сущность «Степи» и других «степных» произведений и установить органичность этих мотивов для творческого  «почерка»  Чехова.

Чехов очень любил (как это явствует из его писем) пейзажные просторы. Особенно поразили его просторы приазовской степи.

Пейзажный мотив простора часто ассоциируется у Чехова с содержательной жизнью человека, с творческой деятельностью. В таком синонимическом значении часто используется Чеховым понятие «простор» в письмах и произведениях. (…)

Думается, что философский подтекст слова «простор» идет у Чехова от восприятия громадных просторов степи, так  сильно  поразивших творческое  воображение  писателя.

Одной из понравившихся Чехову особенностей степного пейзажа, связанной со степными просторами, является даль - этот пейзажный мотив тоже стал многозначительным у Чехова. С ним связана мысль о необходимом для человека постоянном стремлении вперед, к большой цели в жизни. С ним ассоциировалась и патриотическая дума писателя о светлом будущем родины. (…)

Мотив полета

Многозначительным у Чехова является и мотив полета. Этот мотив, как и простор, тоже часто встречается в письмах и произведениях Чехова. Примечательно, что в ноябре 1888 г., работая над «Степью», снова переживая волнительные степные впечатления, вспоминая «приятелей» - степных птиц - Чехов в одном письме образно говорит о своих творческих исканиях и сомнениях: «Мой мозг машет крыльями,   а куда  лететь - не  знаю».

Вспомним то лирическое место в «Степи», где Чехов восторженно говорит о желании лететь вместе с птицей над просторами степи.

Мотив полета звучит и в других, позднейших произведениях Чехова. (…)

Везде у Чехова мотив полета ассоциируется с мыслью о необходимости «крылатой» жизни человека с большим размахом - крылья должны поднимать человека над мещанскими буднями и обывательскими интересами, уносить его   в   просторы   большой,   полноценной,  свободной  жизни.

Думается, что этот мотив крылатой, большой человеческой жизни генетически связан с наблюдениями Чехова за красивыми и мощными полетами степных птиц.

Мотив дороги

Насыщен большим идейным содержанием и чеховский мотив   дороги.

В «Степи» красочно описывается широкая степная дорога и путешествие по этой дороге. В «Счастье» разговор степных людей происходит у большой дороги. В рассказах «Казак», «Красавицы» говорится о поездках по степным дорогам. Дорога составляет неотъемлемую часть содержания не только «степных» произведений Чехова, - она часто встречается и в других.

Характерно для Чехова «дорожное» заглавие отдельных произведений - «На большой дороге», «На пути», «Перекати-поле» и др.

Многие герои Чехова - типичные «перекати-поле», скитальцы, они находятся постоянно в пути, они путешествуют по большим и малым дорогам родины в поисках хорошей жизни, счастья. Об этих русских людях-скитальцах хорошо сказал сам Чехов в рассказе «Перекати-поле»: «Если суметь представить себе всю русскую землю, какое множество таких же перекати-поле, ища, где лучше, шагало теперь по большим и. проселочным дорогам или, в ожидании рассвета,   дремало в  постоялых  дворах,  корчмах,   гостиницах, «а траве под небом...»

Дорога характерна не только для творческой жизни Чехова, но и для его личной биографии. Еще критик Ф. Д. Батюшков в связи с рассказом Чехова «На пути» удачно заметил, что сам Чехов «на пути» к чему-то большому, важному, значительному, в попытке охватить наивозможно широко русскую действительность и предугадать, что кроется за завесой будущего.

Творческое  внимание  молодого Чехова привлекла  широкая  степная дорога - «шлях».  В описании  этой   дороги автор  «Степи» вложил глубокий идейный смысл.   Степная дорога, как и вся степь, поражает прежде всего необычайным простором. Этот простор наводит на «сказочные» мысли - по такой дороге должны шагать только люди-богатыри.  «И как бы эти  фигуры  были  к  лицу степи  и дороге, если бы они существовали!» - заканчивает описание дороги Чехов.  В широкой,  могучей степи должны жить люди-богатыри, а в ней часто суетятся различные дельцы,  стяжатели, хищники - Варламовы.   Они потеряли человеческий облик,  им  непонятен смысл  подлинно человеческой  жизни на земле.

Характерная деталь упоминается в «Степи»: Варламов, «не настоящий человек», «кружится» все время по степи в поисках наживы - он вне прямой, большой дороги, ведущей к настоящей жизни. А народ-богатырь выйдет в конце концов по этой большой дороге на широкие просторы счастливой жизни.

Так широкий степной шлях приобрел у Чехова символическое обозначение пути к большому, настоящему счастью, послужил творческим материалом для разработки темы   скитальчества,   поисков   русским   человеком   счастья.

Громов Л. Реализм А. П. Чехова второй половины

 80-х годов. – Ростов н/Д.,  1958. – С.139-142

Фольклорные мотивы

В повести  «Степь»  окружающая  героев действительность подается через различные уровни мировосприятий. В то время, как взрослые решают свои прозаические бытовые и материальные проблемы, для мальчика Егорушки, впервые покинувшего маленький уездный городок, словно открывается дверь в удивительный сказочный мир. Здесь все одушевлено: степь то «улыбается» утреннему солнцу, то «томится» от летнего зноя; коршун, паря над землей, «вдруг останавливается в воздухе,  точно задумавшись о скуке жизни»; струйка ручейка бежит, «тихо ворча, точно воображая себя сильным и бурным потоком»; поднятые ветром «два перекати-поля столкнулись в голубой вышине и вцепились друг в друга, как на поединке».

Одушевленное и неодушевленное легко меняются местами, на глазах одно превращается в другое. Взлетевший в солнечных лучах стрепет со своим пестрым, переливающимся оперением показался Егорушке «рыболовной блесной», а дальняя ветряная мельница была «похожа на маленького человечка, размахивающего руками».

Во время полуденной остановки Егорушка услышал в степи печальную песню, и сначала ему показалось, «что это пела трава; в своей песне она, полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренне убеждала кого-то, что она ни в чем не виновата, что солнце выжгло ее понапрасну; она уверяла, что ей страстно хочется жить, что она еще молода и была бы красивой, если бы не зной и не засуха.,.». Но выяснилось, что пела баба на краю селения. Эта сцена строится по законам фольклорного параллелизма. В лирических народных песнях увядшее растение обычно становится олицетворением героя, чья судьба погублена житейскими невзгодами. (…)

Ассоциации, навеянные приемами фольклорного параллелизма, скрыты и в подтексте повести. И когда Чехов описывает, как томится степь от засухи, как она сетует, «что она одинока, что богатство ее и вдохновение гибнут даром для мира, никем не воспетые и никому не нужные», то образ степи словно становится символом обездоленной народной Руси. Познакомившись потом с подводчиками, Егорушка увидит, что среди них немало людей самобытных и талантливых, но каждый по-своему несчастен и лишен возможности раскрыть лучшие свои потенциалы.

Среди степного однообразия внимание Егорушки привлек «одинокий тополь» на вершине холма: «От его стройной фигуры и зеленой одежды трудно оторвать глаза». Егорушка, воспринимая и его как одушевленное существо, задумался: «Счастлив ли этот красавец? Летом зной, зимой стужа и метели, осенью страшные ночи, когда видишь только тьму и не слышишь ничего, кроме беспутного, сердито воющего ветра, а главное — всю жизнь один, один...» (…)

В чеховской повести пейзаж с тополем также перекликается с человеческой судьбой. На постоялом дворе появляется красавица графиня Драницкая, и «прежде чем Егорушка успел разглядеть ее черты, ему почему-то пришел на память тот одинокий стройный тополь, который он видел днем на холме». Чехов писал о необычном воздействии степи на мальчика: «Своим простором она возбудила в Егорушке недоумение и навела его на сказочные мысли». Появление Драницкой полусонный Егорушка воспринимает как чудесное превращение женщины-птицы: «На Егорушку пахнуло легким ветерком, и показалось ему, что какая-то большая черная птица пронеслась мимо и у самого лица его взмахнула крыльями». Услышанный титул «ваше сиятельство» маленький герой воспринимает по-своему, это - сияние необычной красоты, окружающее героинь волшебных сказок: «Егорушка протер глаза. Посреди комнаты стояло действительно сиятельство в образе молодой, очень красивой и полной женщины в черном платье». Улыбка, озарявшая ее лицо, показалась мальчику «лучами от солнца». Все повествование о Драницкой выдержано в духе таинственных сказочно-романтических историй. У нее - «роскошная коляска и пара черных лошадей», «черное платье», «черные бархатные брови». О ней «рассказывали много чудесного». Так, Егорушка слышал,  будто в зимние рождественские праздники музыка в ее доме играет днем и ночью и она угощает гостей свежей клубникой и малиной. (В сказках встречается аналогичный мотив, когда, например, от героя требуется в зимнем лесу набрать цветов.) Как и положено, в сказочном царстве, в доме Драницкой есть заветное чудо - «большие столовые часы, имевшие форму утеса, на утесе стоял дыбом золотой конь с бриллиантовыми глазами, а на коне сидел золотой всадник, который всякий раз, когда часы били, взмахивал шашкой направо и налево». Автор же, возвращая читателя к реалистическому мировидению, скупыми деталями вводит мотив печального одиночества героини и, возможно, ее обреченности. Судя по всему, она - полячка, воспитанная на традициях иной культуры и истории, недаром в повести говорится, что в ее гостиной «висят портреты всех польских королей», Из разговора Кузьмичова и отца Христофора читатель узнает, что ее бессовестно обкрадывает управляющий. И видимо, у нее нет ни семьи, ни родных, ни преданных друзей, которые бы могли предостеречь ее или вмешаться. Тревожным предзнаменованием становится и то, что Драницкая, переступив через свою аристократическую гордость, разыскивает по постоялым дворам скупщика Варламова. Вероятно, она уже испытывает нужду в деньгах и собирается или продать что-то, или просить взаймы. Должно быть, ее некогда богатое имение находится на грани разорения. Но Егорушка не в состоянии осмыслить всего этого. По словам автора, после встречи с графиней его мозг «совершенно отказывался от обыкновенных мыслей, туманился и удерживал одни только сказочные фантастические образы». Однако в подсознании мальчика все-таки возникает ощущение сходства графини с красавцем тополем, которому так нелегко в одиночестве.

Грачева И. В. Фольклорные мотивы в повести А. П. Чехова

 «Степь» // Литература в школе. – 2002. - №9. – С.7-9

Язык повести «Степь»

Язык «Степи» прост, в нем нет ничего от стилизации или изукрашенности; кажется, что у Чехова не было трудностей и повесть сложилась сама собой.

Между тем ни до, ни после «Степи» Чехов не решал более сложных художественных задач, не работал столь сосредоточенно над каждым словом. Мало того, что он писал первую свою серьезную повесть - он создавал новую и для себя самого, и для читателя художественную форму, исполненную поэтического содержания и тончайших словарных оттенков: «Сюжет поэтичный, и если я не сорвусь с того тона, каким начал, то кое-что выйдет у меня «из ряда вон выдающее...» (А. Н. Плещееву, 18 января 1888 г.). Все, что сказано в письмах о поэтичности, музыкальности, тоне, об отдельных сценах и главках, связанных между собою, как пять фигур кадрили, - все это, в конце концов, иносказательные определения словарного колорита «Степи»: «Пока я писал, я чувствовал, что пахло около меня летом и степью» (А. Н. Плещееву, 3 февраля 1888 г.). В повести нет ничего чрезмерного, бьющего на эффект - ни колоритных архаизмов, ни провинциализмов, о которых Чехов так резко отзывался в эту пору (И. Л. Леонтьеву-Щеглову, 22 февраля 1888 г.), ни столь неприятных ему «пущай» и «таперича».

«Степь» написана рукою классика, это - гармоничная, простая и ясная проза; она и теперь еще не кажется старомодной - разве что бричка с ее примечательным эпитетом («ошарпанная») остановит глаз, да и то не столько своей архаичностью, сколько тем, что напомнит о «Мертвых душах» и Гоголе.

Но чем проще словарь и чем он лаконичнее, чем меньше в нем определений и всякого рода поясняющих стилевых оборотов, резавших Чехову слух, тем выше цена слова и тех его отдаленных или полузабытых значений, которые не нужны в разговорном языке.

Громов М. Книга о Чехове. – М., 1989. – С.181-182

*****

Своеобразие чеховского слова «степь», его смысловая многомерность широкий коннотативный спектр особенно заметны при сопоставлении со словарным определением этого слова: «Безлесное, бедное влагой и обычно ровное пространство с травянистой растительностью в зоне сухого климата» [Ожегов, 1984].

У Чехова «степь» тоже прежде всего равнина: «широкая, бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов», «равнина с туманной далью», «бурая, невеселая равнина». Но как будто вопреки словарному толкованию она пронизана «ручьями, ручейками, речками, речушками, речонками, реками» с такими обитателями, как «чикамас, щука, окунь, линь, пескари, бобырик, раки». Степь населена куропатками, бекасами, стрепетами, коростелями, грачами, чибисами, совами, перепелами, ястребами, воронами, соловьями, коршунами, дрофами, названными писателем  «дрохвами» на народный манер. В степной траве живут кузнечики, сверчки, скрипачи и медведки, стрекозы и бабочки. «Сжатая рожь, бурьян, молочай, дикая конопля, полосы пшеницы» - это же чеховская степь. Нельзя не вспомнить, что сам А. П. Чехов назвал свое произведение степной энциклопедией.

Ассоциативные связи перечисленных слов со словом «степь» так сильны, что как бы включают все эти слова в семантическую структуру слова «степь», расширяя его значение.

При этом «степь» у Чехова не просто место действия, каким она была до него в литературе. Она сама является действующим лицом. Степь у Чехова, как и природа в целом, олицетворяется и одухотворяется. (…)

Как видно, в изображении степи подчеркивается сходство с человеческими чертами, качествами, состояниями. Благодаря этому в одном смысловом ряду оказываются «молчаливый старик курган», «каменная баба», «нянька-степнячка» и «сам» повествователь: «Попадается на пути молчаливый старик курган или каменная баба, поставленная бог ведает кем и когда, бесшумно пролетит над землею ночная птица, и мало-помалу на память приходят степные легенды, рассказы встречных, сказки няньки-степнячки и всё то, что caм сумел увидеть и постичь душою».

В лингвистическом аспекте особый интерес представляет олицетворение в словосочетании «молчаливый старик курган», где в значении персонифицированного субстантива «курган» контекстом актуализируется и значение живого лица, и сема пола, а в словосочетании «каменная баба» происходит актуализация прямого первичного значения: баба - лицо женского пола.

В этой связи природного, стихийного и человеческого нельзя видеть простое проявление антропоцентризма, свойственного вообще художественной речи; здесь скорее всего, реализуется известный чеховский принцип: «Вся энергия художника должна быть обращена на две силы: человек и природа».

Следование этому принципу позволяет писателю соединить изображение природы и душевное состояние действующих лиц «в некое полифоническое единство». Поэтому важно отметить в тексте не только олицетворение природного, стихийного, но и связь человека с природным, их глубинное родство и даже чисто внешнее сходство, что также передается переносным употреблением слов, сравнениями, метафорическими эпитетами и уподоблениями. Степь у Чехова пребывает в унынии: «Обманутая степь приняла свой унылый июльский вид». «Как душно и уныло» - это состояние персонажа, Егорушки.

Коршун «вдруг остановился в воздухе, точно задумавшись о скуке жизни». О Дымове: Слышалось, как он тосковал: «Скучно мне». И Егорушка думает: «Как скучно и неудобно быть мужиком».

У повествователя таинственная и прекрасная степь вызывает размышления о связи природных стихий, о связи времен, о смысле бытия, о родине, о русском человеке. Например, «душа дает отклик прекрасной, суровой родине, и хочется лететь над степью вместе с ночной птицей».

Определяющее же настроение, свойственное и чеховским персонажам и степи, - тоска и одиночество, что заметно в общности ключевых слов, изображающих и человека и природу: «И в торжестве красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, как будто степь сознает, что она одинока, что богатство её и вдохновение гибнут даром для мира, никем не воспетые и никому не нужные, и сквозь радостный гул слышишь её тоскливый, безнадежный призыв: певца! певца!»

Подобно сложным и противоречивым характерам персонажей, степь тоже наделена весьма своеобразным характером, объединяющим прямо противоположные черты и качества, для изображения которых автор прибегает, помимо уже указанных средств, к использованию необычных сочетаний слов, нередко оксюморонных. (…)

Если учесть, что слово в художественной речи не просто знак понятия, а составной элемент текста как единого целого, становится понятным различие между словом в словаре и в тексте: чеховская лексема «степь», благодаря ассоциативным связям, предполагает смысловую связь с такими ключевыми словами и словосочетаниями, как «одинокий тополь», «одинокая могила», «одинокая душа», «песня, тихая, тягучая, заунывная, похожая на плач», «дорога», «костер», «тоска», «одиночество» и, конечно, путники, объединенные дорогой, размышляющие у ночного костра о жизни. Система ассоциативных связей объединяет все изображаемое вокруг главного ключевого слова «степь» и делает другие слова компонентами значения чеховской лексемы «степь». Недаром исследователи отмечали многомерность этого чеховского слова (А.А. Брагина), писали о смысловой радуге слова (М.П. Громов). Эта особая текстовая смысловая насыщенность, которая создается изобразительно-выразительными средствами и системой ассоциативных связей, и делает чеховское слово «степь» национальным словообразом.

Ваганова А. К. Чеховская степь как национальный словообраз // ХХ чеховские чтения. – Таганрог, 2001. – С.54-59      

Мотивное поле вкуса

в повести «Степь»

Вероятно, тайна чеховского творения заключается в том, что её автор мастерски использовал все пять чувств, дарованных природой человеку: зрение, осязание, слух, обоняние и вкус, наслоил разные ощущения, дополняя одно другим, поэтически трансформировал их природу, превратив сенсорику в средство поэтики. В результате всё это позволяет увидеть и лиловую даль степи, и кумачовую рубашку Егорушки, и бледно-зеленое небо, усыпанное звездами, услышать трескотню кузнечиков, тревожные крики ночных птиц, жалобную песню умирающей от зноя степной травы, ощутить в своей руке очертание еврейского пряника в виде сердца и острый панцирь речного рака, скрывающегося в жидком, осклизлом иле среди корней камыша.

Особое место в художественном мире повести отводится вкусовым ощущениям, диапазон их широк, эстетические функции разнообразны, в частности, они способствуют формированию мотивного поля вкуса. (…)

У Чехова вкусовые ощущения изображаются нетрадиционно: в произведении практически отсутствуют прямые вкусонаименования. Автор рассчитывает на то, что читатель сам прекрасно знает, что мёд может быть только сладким, балык - соленым, а сваренная на воде пшенная каша - пресной. Опосредованно передаются и оценочные признаки ("вкусное-невкусное"), что, как правило, восполняется с помощью слов-"конкретизаторов", проясняющих характер вкусового ощущения: в лавке продаются "мелкие вяземские пряники, на которых от давности лет выступила ржавчина", (т.е. пряники очень старые - "невкусные"). Либо за счет "перекодирования" вкусовой модальности в иную (кинетическую, звуковую, обонятельную): Стёпка "попробовал (кашу - СБ.), почмокал губами, облизал ложку и самодовольно крякнул". Оценка "хорошо", "вкусно" складывается из суммы мимических движений и произведенного ими звукового эффекта ("самодовольно крякнул").

Мотивное поле вкуса в "Степи" состоит из "сетки" микрополей. Последние могут быть эксплицитными и имплицитными.

Составляющими элементами микрополя первого типа часто становятся бинарные вкусовые оппозиции "съедобное - несъедобное", "сырое - обработанное" и т.д. Они подвижны: смысл их может меняться в зависимости от вкусовой памяти персонажа: "... после леденцов и маковников, которые он каждый день ел у себя дома", мальчик "не находил ничего особенного" в предложенном ему женой Моисей Моисеича ломте хлеба с мёдом, смешанном с воском и пчелиными крыльями. Зато сваренная на костре каша, пахнущая рыбной "сыростью", в которой среди пшена попадалась рыбья чешуя, показалась Егорушке очень вкусной, т.к. "напоминала ему раковый суп, который в постные дни варила его мамаша". В первом и во втором случае съедобное (мёд, каша) и несъедобное (воск, пчелиные крылья, рыбья чешуя), обработанное (пшенная каша, раковый суп) и сырое (недоваренная, т.е. полусырая рыба) приобретают именно тот вкус, который диктует персонажу его вкусовая память.

Иногда в результате наслоения разных ощущений "вкусным" в повести становится "несъедобное" (кожа, дёготь, сено, трава, цветы): "в одной половине лавки продавались красный товар и бакалея, а в другой стояли бочки с дегтем и висели на потолке хомуты; из той, другой, шёл вкусный запах кожи и дёгтя"; "Пахнет сеном, высушенной травой и запоздалыми цветами, но запах густ, сладко-приторен и нежен".

В эксплицитном мотивном поле чётко прослеживается зависимость вкусовых ощущений от состояния персонажа: физического (у больного Егорушки от "съеденного арбуза и дыни во рту был неприятный металлический вкус"); психического ("болезненно-животное" поведение Васи, "живьём" поглощающего пескаря: "Глаза его замаслились, и лицо стало ласковым <...> Он вынул изо рта рыбий хвостик, ласково поглядел на него и опять сунул в рот"; эмоционального (обиженный Дымовым Егорушка уже не замечает вкуса каши; не замечает вкуса каши и влюблённый Константин Звонык).

Диапазон вкусовых ощущений определяется объёмом вкусовой информации персонажа (возчики знают по собственному опыту, что дрофа "жареная годится, а вареная небось жёсткая - не укусишь..."), вкусовыми стереотипами  (Константин Звонык пытается завоевать симпатию своей избранницы с помощью пряников и полпуда мёда, т.к. традиционно считается, что молодые девушки должны любить сладкое), возрастом (сознанию ребёнка свойственно вкусовое видение мира: куча денег, лежащая на столе, в "другое время <...> быть может, поразила бы Егорушку и вызвала его на размышления о том, сколько на эту кучу можно купить бубликов, бабок, маковников".

Чехов обращает внимание читателя на то, что вкус помогает мальчику постигать мир: люди, вещи, а также такие ипостаси бытия как время и пространство, вызывают у него вкусовые ощущения. Так, с образом умершей бабушки Егорушка связывает всё то, что было "вкусно": "До самой смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики, посыпанные маком". Пространство родительского дома тоже "вкусное", т.к. там, дома, всегда было много леденцов, маковников, варился вкусный суп. "Вкус" имеет у Егорушки и время: в степи он чувствует сильную тоску по утреннему чаю; время окончания церковной службы ассоциируется у него с раздачей вкусных просфор.

Одной из эстетических функций вкуса является способность охарактеризовывать не только конкретные предметы, но и отвлеченные понятия. Чехов создаёт в повести "Степь" "вкус детства", "вкус болезни" "вкус нищеты" и т.д.

Микрополе, имплицитно содержащее идею вкуса, можно условно назвать "социально-историческим", поскольку его пространство формируется сцеплением обозначенного в тексте мотива еды с импульсированным им вкусовым мотивом.  Причём еда подчеркнуто "сословна": (хлеб, соль, вода, каша), "барская"' (чай в серебряных самоварах, клубника и малина зимой), "купеческая" (сытные пышки со сметаной, пироги, яйца, огурцы, алкогольные напитки), "мещанская" (жирнее горячие щи, холодный отварной цыпленок), "ритуальная" (куличи, яйца, пироги, жареная говядина на Пасху; лёгкий французский хлеб, осетровая икра, балык, церковная просфора для "болящего").

Поэтому вкушающий испытывает ощущения, обусловленные его социальным положением. Богатый Кузьмичов пригласил к своему импровизированному столу кучера, Дениска несмело подошел к войлоку, на котором была разложена еда, "выбрал себе пять крупных жёлтых огурцов, так называемых "желтяков" (выбрать помельче и посвежее он посовестился), взял два печенных яйца, черных и с трещинами, потом нерешительно, точно боясь, чтобы его не ударили по протянутой руке, коснулся пальцем пирожка". Кучер знает, что предложенное угощение не соответствует его социальному статусу, и поэтому старается взять, что похуже. Но само сознание, что он ест "хозяйскую еду", делает ее необыкновенно вкусной. Дениска взял пирог, отошел далеко в сторону, сел спиной к бричке. "Тотчас же послышалось такое громкое жеванье, что даже лошади обернулись и подозрительно поглядели на Дениску".

"Культурно-историческое"   микрополе,   также   имплицитно содержащее идею вкуса, ассоциативно подключает чеховский текст к культурно-историческому пространству: мифологическому (архетипические  образы  "мёд-воск-пчела",  "рак-вода"  и   пр.),   фольклора (идиомы "хлеб да соль", "за семь верст киселя хлебать", "молоко на губах не обсохло"); литературы ("коммуникативный" мотив чаепития у Гоголя, Островского, мотив "вкусового" времени у Гончарова и пр.). Архетипические     образы     еды     придают     эмоционально-смысловому содержанию произведения символическое звучание, что усиливает философичность повествования, и мотивное поле вкуса, импульсированное этими образами, инерционно приобретает тот же символический потенциал. Так, хлеб с мёдом, которым угощают Егорушку в доме Моисея Моисеича, вызывает целый комплекс ассоциаций. Образы мёда и пчёл амбивалентны, они связаны с хтоническим миром, напоминают о смерти и символизируют жизнь. Они соотносятся как с диониссийским началом (мёд как пища младенца Диониса), так и с аполлиническим, поскольку пчелиный улей воплощает конструктивный   принцип   "архитектуры   общества":   дом   Моисей Моисеича - тот же улей, доверху заполненный детскими головёнками на тонких шейках. Согласно библейской мифологии, в пчёлах обитает Слово (Божье): сбор цветочной пыльцы и отдача мёда - это дар и жертва, находящиеся в равновесии. Простые слова, которыми сопровождает толстая еврейка свое немудреное угощение ("Кушай, детка, кушай! <....> Ты здесь без маменьки, и тебя некому покормить. Кушай."), приобретают в "Степи" символическое звучание "роевого" всечеловеческого братства, доброты и духовности.

В фольклоре мотивы вкуса соотносятся с представлением древних славян об основополагающей роли еды. Используемые Чеховым идиомы "хлеб да соль", "молоко на губах не обсохло", "как сыр в масле катаюсь" и др. позволяют прочитать "Степь" в пространстве устной народной исторической памяти.

Слова "хлеб да соль", адресованные возчикам Константином Звоныком, - это и традиционное обращение к трапезничающим людям, и ёмкий символ (хлеб-благополучие, соль - мощный оберег), и формула завершения трапезы, и обобщенное название угощения: хлеб-соль были самыми "большими" знаками приятия и доверия.

Образы еды и вызванные ими вкусовые мотивы позволяют включить "Степь" в пространство литературы и соотнести чеховские мотивы с контекстом русской классической словесности, утвердить идею их повторяемости, а, следовательно, установить точки пересечения различных типов художественного мышления. Например, мотив чаепития выполняет в "Степи" контактоустанавливающую и коммуникативную функцию. В той же роли выступает этот мотив в пьесах Островского, произведениях Гоголя и Достоевского.

Еда, связанная с праздничными днями календаря (куличи на пасху, клубника и малина на рождество и т.д.), роднит "Степь" с романами Гончарова.

Итак, вкус в повести А.П. Чехова "Степь" является категорией опосредованной, субъективной, эмоциональной; вкусовые ощущение становятся одним из поэтических средств создания отдельного художественного образа и универсальной картины мира в целом; многоуровневые вкусовые поля, разнообразие созданных писателем вкусовых мотивов позволяет судить о специфике чеховского мировидения.

Секачева С. Б. Мотивное поле вкуса в повести А. П. Чехова «Степь» // Проблемы изучения русской и зарубежной литературы. –

Таганрог, 2004. – С.97-102

Музыкальность

повести «Степь»

Музыкальная тема степи

Когда читаешь «Степь», создается впечатление звучания  музыки. Поражает мелодия чеховской речи, её ритм, музыкальная грация повествования. В письмах времени работы над повестью много говорится о «тоне», о музыкальном звучании «степной темы», о «стихах в прозе». (…)

Степь звучит всеми своими голосами: скрипучая монотонная музыка кузнечиков, сверчков, скрипачей, медведок и веселые голоса старичков и сусликов при восходе солнца; журчание встретившегося на пути ручейка и «веселая, молодая трескотня» в траве, когда «степные басы, тенора и дисканты - всё мешается в непрерывный, монотонный гул»; скрип возов, хруст съедаемого живьем пескаря, звяканье воды, кос, стрекот степной музыки, крик птицы: «Сплю! Сплю! Сплю!»; свист и шум ветра и звуки грома в предгрозовой вечер, музыка разразившейся грозы: «Трах! Трах, тах! тах!»; гудение лампады, звон колоколов... Это степь в разные моменты своей жизни. (…)

Родионова В. М. «Степной» шедевр А. П. Чехова // Творчество А. П. Чехова. – Таганрог, 2007. – С.101

Музыкальная тема человека

Образ человеческий - вторая музыкальная тема, в которой слышится тема хозяина степи Варламова, лишенного всякой поэтичности, и богатого купца Кузьмичева, властно и энергично делающих свое дело; тема добрейшего отца Христофора и озорника Дымова; тема угодничающего Моисея Моисеича и бунтаря, обличителя неправды Соломона, Пантелея с его страшными рассказами-вымыслами, возчика Васи, кучера Дениски и других подвозчиков. И, наконец, тема загадочной красавицы Драницкой, показавшейся Егорушке большой черной птицей. Каждое лицо повести имеет свой голос, свою тему. Егорушка является своеобразным стержнем, основой. Все лица повести и природа даны сквозь призму восприятия Егорушки. Мелодия Егорушки проходит через все произведение, вступая в непосредственное соотношение с мелодией степи, темой судеб людей, с которыми свела его жизнь, и голосом автора. Она словно стихает к полудню и сливается с тихим ласковым голосом ручейка, почти не слышна во время зноя, уступая место «заунывной тягучей песне, похожей на плач», набирает силу с заходом солнца, вторя веселой трескотне в траве, звучит восторженно в лунном свете во время торжества и красоты природы и растворяется в многоголосии грозы. Темой Егорушки начинается и заканчивается повесть, и именно в финале её музыкальная тональность имеет свое неповторимое звучание - «трогательная нота финала». Описание степи неслучайно воспринято И.Л.Леонтьевым (Щегловым) как «шедевр описательной поэзии».

Финальная тональность - это тема разлуки с матерью, городом, в котором вырос Егорушка, с похороненными отцом и бабушкой, с близкими ему дядей Иваном Иванычем, отцом Христофором и «всем, что до сих пор было пережито».

Родионова В. М. «Степной» шедевр А. П. Чехова // Творчество А. П. Чехова. – Таганрог, 2007. – С.103

Повесть «Степь»

 как средство библиотерапии

Повесть «Степь» стала несомненным шедевром, в ней присутствует немало строк, достойных медитативного погружения. Мистика забытых степных курганов, головокружение от волнующегося ковыля, тревожный и терпкий запах полыни - всё это создаёт ощущение присутствия какого-то божества. Может быть, это и есть дух воинственной Астарты, древней покровительницы загадочных скифских племён, волшебный меч которой до сих пор покоится в одном из курганов? Писатель, с детства познавший дух Таганрогских степей, сумел и в повести передать его чарующую силу, дал возможность ощутить безмолвный след ушедших народов и их древних божеств.

Повесть вся наполнена этой силой, неспроста многие современники отмечали эффект её терапевтического воздействия, даже врачи вполне серьёзно рекомендовали читать «Степь» больным и ослабленным для успокоения духа и укрепления тела. Они не ошибались, ведь во время такого чтения благотворное действие оказывают не только великолепные описания природы степи, но и возвышенные чувства, испытанные и переданные автором. Об энергетическом наполнении, которое сопровождает чтение повести, сообщил ему старший брат: «Доктора возят больным истрёпанный номер, как успокаивающее средство... Солнечные лучи, которые у тебя скользят при восходе солнца по земле и листьям травы, вызывают потоки восторгов» (из письма Ал. П. Чехова, 14 июня 1887 г.). Это написал Александр, наиболее строгий критик писателя, после первой журнальной публикации «Степи».

Яковлева А. Кто Вы, доктор Чехов? – Коломна, 2006. – С.115

А. П. Чехова «Степь»

            «Степь» - Мосфильм, 1977 год.

3666 метров, 13 ч., цветной, в двух сериях.

            Автор сценария и режиссер: С. Бондарчук.

            Оператор: Л. Калашников. Художники: В. Петров, Ю. Фоменко. Композитор: В. Овчинников, Текст песни Л. Васильевой.

            В ролях: О. Кузнецов, С. Бондарчук, В. Седов, Н. Трофимов, И. Лапиков, Г. Бурков, И. Смоктуновский, И. Скобцева, М. Глузский, С. Любшин, В. Ливанов и др.

Очень трудную и серьезную задачу поставил перед собой выдающийся актер и режиссер Сергей Федорович Бондарчук (1920-1994), обратившись к повести "Степь" в 1977 году.    

"Степь", написанная Чеховым в 1888 году, - это повесть о родине, увиденной главами детства. Егорушка, изумленный вольным степным простором, думал о том, что на Руси еще не перевелись громадные, широко шагающие люди, - иначе кому же нужен такой простор?

Режиссер, искушенный постановкой романа великого Л.Н.Толстого "Война и мир", трепетно относящийся к авторскому слову и понимавший философский смысл повести, бережно перенес "Степь" на язык экрана, глубоко продумав задачу каждого актера. Совсем юный Олег Кузнецов в роли Егорушки и многоопытный Иван Лапиков в роли Пантелея для режиссера оба значимы в заданном пространстве. А привлеченные к сложным задачам Николай Трофимов, Георгий Бурков, Анатолий Васильев, Ирина Скобцева, Станислав Любшин, Михаил Глузский, Иннокентий Смоктуновский, сам Бондарчук и остальные актеры осознанно разделяли ответственность режиссера перед великим писателем. Кстати, Иннокентий Смоктуновский считал роль Моисея Моисеевича в этой картине лучшей своей работой в кино.

С.Ф.Бондарчук, влюбленный в повесть "Степь", в течении многих лет мечтал ее экранизировать и в перерыве между съемками других фильмов продолжал работать над сценарием и планом постановки будущего фильма. Уроженец донских степей, он в образе Егорушки передавал ощущения собственного детства, ностальгически отдавая дань давно ушедшему времени. Именно светлые и жизнеутверждающие мотивы, как отзвук личных светлых воспоминаний, обозначились при экранном появлении Константина в исполнении Станислава Любшина. Любшин на эту, самую важную для режиссера роль, утверждающую радость и поэтику самой жизни, оптимизм и веру в будущее на земле, был утвержден после многочисленных кинопроб именитых актеров. И Любшин оправдал этот выбор.

Фильм продолжительностью 134 минуты заставляет зрителя сосредоточенно смотреть на экран, сопереживать экранному действию и заставляет задуматься над собственной жизнью, как этого и требует всякое большое полотно, коим является повесть "Степь".

Произведения А. П. Чехова на экране: Информ.-метод. пособие/

 Авт.-сост. З. Г. Шатина. – М., 2003. – С.16-17,33

Иллюстраторы степных

 произведений А. П. Чехова

Художники-иллюстраторы вот уже более ста лет находят в произведениях писателя неиссякаемый источник тем и сюжетов. Начало положил А.Лебедев, опубликовавший в журнале “Осколки” сатирические рисунки на сюжеты чеховских рассказов 1880-х годов.

 Талантливым иллюстратором прозы начинающего писателя был его брат, художник-профессионал Н. П.Чехов. Он выполнял сложные многофигурные композиции к ранним рассказам и фельетонам Антона Павловича для журналов “Будильник” и “Зритель”. Можно назвать такие работы, как “Гуляние первого мая в Сокольниках”, “На Невском от трех до пяти”, “Татьянин день в Москве”… На последней крупным планом в левом верхнем углу рисунка с бокалом в руке изображен и сам А.П.Чехов.

Прибытков Г. «…Позировать я готов сколько угодно»:

А. П. Чехов и его герои в портретах, иллюстрациях, этюдах // Интернет

*****

О том, что Н. П. Чехов иллюстрировал повесть «Степь» мы узнаем из  письма Николая Павловича к Антону Павловичу Чехову (1 июня 1888 г): «Степь я начинаю понемногу иллюстрировать и очень жалею, что книжку с отмеченными мною листами для картин без меня отдали Надиньке Яновой и теперь приходится возиться с толстым «Сев< ерным> Вестн< иком>». Я просил бы тебя устроить у Суворина небольшой аванс <…> Если устроишь аванс, то рисунки выйдут прекрасные и я буду покоен, потому что жизнь будет обеспечена. <…>

Все наши очень довольны тем, что я иллюстрирую Антошину степь».

Сведения об издании «Степи» с иллюстрациями Н. П. Чехова не найдены.

Таганрог и Чеховы: Монография. – Таганрог, 2003. – С.415

*****

К созданию графических работ по мотивам чеховской прозы при жизни писателя обращались известные русские мастера изобразительного искусства: в 1893 г. - известный своими карандашными и пастельными рисунками, портретными изображениями российской интеллигенции Л.О.Пастернак; в 1899 г. карандашный эскиз, а затем законченный рисунок по мотивам повести “Мужики” для французского издания произведения выполнил И.Е.Репин… В начале ХХ века в журнале “Нива” были опубликованы иллюстрации рисовальщика и плакатиста А.П.Апсита к чеховским рассказам “Ведьма” (1902 г.), “Хирургия”, “Устрицы” (1903 г.).

Наиболее заметный след в иллюстрировании произведений Антона Павловича Чехова при его жизни оставил известный российский график из творческого объединения “Мир искусства” Д.Н.Кардовский. В 1903 г. он сделал целую серию превосходных рисунков к рассказу “Каштанка” (сегодня их можно увидеть в фондах Государственного литературного музея в Москве). Некоторые листы той серии - “На улице”, “Воспоминание о доме”, “Урок”, “Знакомство с Иваном Ивановичем и Федором Тимофеевичем”, “Выступление в цирке”, “Возвращение домой” - остались в памяти тех, кто учился в наших школах в довоенное и военное время, так как “Каштанка” иллюстрировалась тогда работами Кардовского. Его графика великолепно “срежиссирована” в сюжетном плане, отличается крепким и выразительным рисунком; художник безошибочно передает контуры и массы изображаемых объектов, достигая удивительной материальности в монохромном изображении. Можно сказать, что каждая иллюстрация - это самостоятельное произведение без какого-либо намека на недоговоренность, точно соответствующее тексту рассказа…

В советское время творчество А.П.Чехова продолжает вызывать большой интерес художников. Несколько многофигурных рисунков-иллюстраций к рассказам писателя выполнил известный график А.Могилевский. По словам самого художника, он с большой охотой и интересом иллюстрировал рассказ “Счастье”, так как родился и вырос в приазовских местах, которые описаны А.П.Чеховым. Сложна по композиции, даже картинна иллюстрация А.Могилевского к рассказу “В Москве на Трубной площади”. На ней много персонажей, однако они не перегружают лист зрительно, так как главное внимание заостряется на переднем плане - на учителе гимназии.

Большой популярностью у многих поколений читателей Чехова пользуются иллюстрации С. Бойма. Еще до Великой Отечественной войны он начал иллюстрировать рассказы и повести любимого писателя. В 1938 году выходят рассказы “Налим” и “Лошадиная фамилия” с рисунками Бойма. Затем для Литературного музея художник создает серию иллюстраций к повести “Степь”. По серебристо-голубоватой гамме акварели, по диагональным композициям сюжетов понятно, что художник стремился прежде всего к передаче особого настроения раздумья, связанного с восприятием больших просторов, высокого неба, ночной тишины и ощущением какой-то неизъяснимой тревоги. Художник использовал натурные зарисовки немного загадочной, без конца и без края степи Херсонщины.

 Иллюстрация к повести  А. П. Чехова «Степь»

Всплеск интереса к русскому слову Чехова пришелся на первое послевоенное десятилетие. В середине 50-х (еще до 100-летнего юбилея со дня рождения писателя, приходящегося, как известно, на 1960 год) интенсивно переиздаются книги Чехова, появляются новые иллюстрации к его произведениям, над которыми работают художники А. Д. Базилевич, И. Л. Бруни, А. А. Давыдова, В. М. Калаушин, А. Д. Короткин, А. А. Пластов, А. Н. Самохвалов, Ю. В. Смольников, Д. А. Дубинский, В. Т. Старов… Но особую известность и популярность получают иллюстрации Т. В. Шишмаревой, Кукрыниксов.

Т. В. Шишмарева выполнила иллюстрации к различным изданиям произведений А.П.Чехова в начале 50-х годов. Заметным в ее творчестве стало участие в издании сборника повестей и рассказов, предпринятом “Лениздатом” в 1953 году. Тогда художница проиллюстрировала рассказы “Налим”, “Скучная история”, “Унтер Пришибеев”. “Ванька”, “Спать хочется” и другие.

В 1954 году работу над иллюстрациями к произведениям Чехова Шишмарева продолжила: появились рисунки к таким популярным у старшеклассников рассказам, как “Учитель словесности”, “Ионыч”, “Человек в футляре”, “Невеста”, “Душечка”… Художница проиллюстрировала повести “Мужики” и “Степь”.

Т. В. Шишмарева - мастер передачи психологических состояний чеховских персонажей. Она представляет фигуры героев крупным планом, старается обратить наше внимание на лица, на выражения глаз - блестяще выполнены работы к рассказам “Злоумышленник”, “Ванька”, “Учитель словесности”…

Иллюстрация к повести А. П. Чехова «Степь», 1954 г.

Художники продолжили работу над иллюстрациями к произведениям А.П.Чехова после Великой Отечественной войны. В 1948 году Гослитиздат выпустил отдельной книгой “Даму с собачкой” с рисунками Кукрыниксов, сразу привлекшими внимание читателей.

В 1951 году “Детгиз” издает сборник рассказов А.П.Чехова с предисловием М. Семановой и иллюстрациями Т. Гапоненко и Кукрыниксов. В 1954 году это же издательство выпускает новый сборник рассказов А. П. Чехова со вступительной статьей той же М. Семановой и рисунками многих художников, в том числе Кукрыниксов. В 1956 г. Гослитиздат издает книгу “Рассказы” с рисунками Кукрыниксов.

Издательство “Советский художник” в 1954 году выпустило альбом “А. П. Чехов в иллюстрациях советских художников”, куда вошли работы Д. Н. Кардовского, С. С. Бойма, А. В. Ванециана, А. П. Могилевского, А. А. Пластова и Кукрыниксов. В том же году издательством “Изогиз” опубликована книга “Иллюстрации Кукрыниксов к рассказам А. П. Чехова”.

Иллюстрация к повести А. П. Чехова «Степь», 1949 г.

Отмеченные черты особенно отчетливо проявились в серии рисунков к “Даме с собачкой”. Не лишенные тонкого юмора, они овеяны поэзией чистоты, ясности, проникнуты грустью. А если попытаться выделить в них главное, то окажется, что они захватывают читателя-зрителя искренним сочувствием к героям рассказа. Выполненные на пределе лаконизма тонального рисунка, иллюстрации далеки от схематизма и упрощенного толкования внутреннего мира персонажей, созвучны интеллектуальной наполненности прозы Антона Павловича Чехова.

Иллюстрация к повести А. П. Чехова «Степь», 1940-1941

1986 г., когда вслед за Полным собранием сочинений и писем писателя в тридцати томах, осуществленным издательством “Наука”, издательство “Художественная литература” опубликовало в серии “Библиотека классики” избранные сочинения Чехова в двух томах.

Дальше началось перестроечное “безвременье” с его вниманием к западной художественной культурной традиции, явным холодком к классическому русскому искусству и литературе, засильем детектива и других жанровых форм массовой культуры.

Последний двухтомник А.П.Чехова по решению редакционной коллегии “Библиотеки классики” сопровожден уже ставшими классическими иллюстрациями Кукрыниксов и работами С. Алимова.

Прибытков Г. «…Позировать я готов сколько угодно»:

А. П. Чехов и его герои в портретах, иллюстрациях, этюдах // Интернет

*****

             Мосин Анатолий Герасимович, известный ростовский график и книжный иллюстратор, создал значительную серию иллюстраций к этой повести [«Степь» - Сост.] , отразив все этапы пути героев этого произведения. Главное, мастеру удалось передать образ степи, живой стихии, которая так заворожила писателя, а затем и многочисленных читателей повести. Выполнена эта серия в технике ксилографии. Графический язык Мосина прост и ясен, в композициях большое значение приобретает объем и свет.

Мосин А. Г.

Иллюстрация к повести  А. П. Чехова «Степь»

художественного музея // Вехи Таганрога. – 2007. - №32. – С.82

Библиография

1. Алексеева Л. М. Подтекст ТС ГММ в повести А. П. Чехова «Степь» // Алексеева Л. М. Полярные сияния в мифологии славян. – М., 2001. – С.425-433
2. Алямкина Л. В. Автор и природа в повести А. П. Чехова «Степь» // Литература в школе. – 2006. - № 3. – С.35-36
3. Балдин А. Выдумать море // Первое сентября. – 2007. – 9 июня. – С.21-22
4. Бердников Г. «Степь» // Бердников Г. А. П. Чехов: Идейные и творческие искания. – М., 1984. – С.73-95
5. Берковский Н. Я. Чехов повествователь и драматург // Берковский Н. Я. Статьи о литературе. – М.-Л., 1962. – С.440
6. Ваганова А. К. Чеховская степь как национальный словообраз // ХХ Чеховские чтения: Материалы лингвистической секции. – Таганрог, 2001. –С.54-59
7. Грачева И. В. Фольклорные мотивы в повести А. П. Чехова «Степь» // Литература в школе. – 2002. - № 7. – С.7-10
8. Громов Л. П. О местном колорите в произведениях Чехова // Громов Л. П. Этюды о Чехове. – Ростов н/Д., 1951. – С.26-47
9. Громов Л. П. Тема степи в творчестве Чехова // Громов Л. П. Этюды о Чехове. – Ростов н/Д., 1951. – С.43-93
10. Громов Л. П. «Степь» // Громов Л. Реализм А. П. Чехова второй половины 80-х годов. – Ростов н/Д., 1958. – С.123-150
11. Громов Л. П. А. П. Чехов и Приазовье //  Краеведческие записки Таганрогского краеведческого музея. Вып. 1. – Таганрог, 1957. – С.147-175
12. Громов М. П. Сады и степи Антона Чехова // Громов М. П. Книга о Чехове. – М., 1989. – С.310-323
13. «Донецкую степь я люблю…» //  «…Таганрога я не миную»: Чехов и Таганрог / Под общ. Ред. В. Я. Лакшина. – Ростов н/Д., 1985. – С. 120-125
14. Дымов А. «Степь»: поэма о красоте жизни: [о кинофильме «Степь» в постановке С. Бондарчука] // Таганрог. правда. – 1978. – 3 июня. – С.3
15. Ермилов В. Трудное время // Ермилов В. А. П. Чехов. – М., 1954. – С.168-196
16. Кожевникова Е. «В России появился первоклассный писатель»: К 100-летию со дня создания повести «Степь» // Таганрог. правда. – 1988. – 29 янв. – С.3
17. Кузичева А. П. Земная, подчас горькая и скучная дорога…: [«Мертвые души» Гоголя и «Степь» Чехова]  //Чеховские чтения в Ялте. – М., 1978. – С.32-38
18. Лидин В. «Степь» // Лидин В. Друзья мои – книги. – М., 1976. – С.250-252
19. Мамедова Т. А. Ритмомелодическая организация описаний природы в повести А. П. Чехова «Степь» // Языковое мастерство А. П. Чехова. – Ростов н/Д., 1988. – С.97-103
20. Николина Н. А. «Степь» А. П. Чехова: система точек зрения // Николина Н. А. Филологический анализ текста. – М. 2003. – С.101-109
21. Носов А. А. 100 лет повести А. П. Чехова «Степь» // Памятные книжные даты 1988. – М., 1988. – С.100-102
22. Паперный З. Мечты, широкие, как степь // Паперный З. А. П. Чехов. – М., 1954. – С.33-40
23. Полоцкая Э. А. Начало духовной биографии героя. Счастливая пора детства // Полоцкая Э. А. Пути чеховских героев. – М., 1983. – С.38, 41-42
24. Родионова В. М. «Степной» шедевр А. П. Чехова // Творчество А. П.: Сб. материалов Международ. науч. конференции. – Таганрог, 2007. – С.97-107
25. Сафонов В. А. Зазеркалье, или как не была продолжена «Степь» и о пределах авторской власти // Сафонов В. А. Вечное мгновение. – М., 1986. – С.228-240
26. Седегов В. Д. Родной край в произведениях А. П. Чехова // Чехов А. П. Повести и рассказы. – Ростов н/Д., 1984. – С.452-477
27. Седегов В. Повесть «Степь» // Седегов В. А. П. Чехов в восьмидесятые годы. – Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1991. – С.128-148
28. Седегов В.  Повесть А. П. Чехова «Степь» // Творчество Чехова: Сборник статей. Вып. II. – Ростов н/Д., 1977. – С. 45-68
29. Седегов В. Д. Родной край в произведениях А. П. Чехова // Чехов А. П. Повести и рассказы. – Ростов н/Д., 1984. – С.452-477
30. Седегов В. Д. Об одной особенности повести А. П. Чехова «Степь» // // Творчество А. П.: Сб. материалов Международ. науч. конференции. – Таганрог, 2007. – С.90-96
31. Секачева Е. Повесть А. П. Чехова «Степь»: мир голосов // Творчество А. П. Чехова: Межвузов. сб. науч. трудов. – Таганрог, 2004. – С.174-179
32. Секачева Е.  Мотивное поле вкуса в повести А. П. Чехова «Степь» // Проблемы изучения русской и зарубежной литературы: Сб. науч. работ. – Таганрог, 2004. – С.97-103
33. Сендерович М. Антон Чехов: драма имени // Русская литература. – 1993. - № 2. – С.30-41
34. Силантьева В. И. Повесть А. П. Чехова «Степь» и проблема импрессионизма в русской живописи конца XIX  в. // Творчество А. П. Чехова: (Особенности художественного метода). Межвузовский сб. науч. трудов. – Ростов н/Д., 1986. – С.39-46
35. «Степь»: [к истории создания повести] // Живое слово. – М., 1969. – С.601-603
36. Сокольский Э. Иное зрение: [о поездках братьев Чеховых в Крепкую] // Слово. – 2004. - № 6. – С.70-75
37. Сокольский Э. Писатель-неудачник, или Поездка в Большую Крепкую // Донской временник. Год 2005-й. – Ростов н/Д., 2004. – С.167-171
38. Стрельцова Е. И. Детство – начало духовного странничества: «Степь» и «Котик Летаев» // Чеховиана: Чехов и «серебряный век». – М., 1996. – С.90-95
39. Чехов М. П. Вокруг Чехова. Е. М. Чехова Воспоминания. – М., 1981. – С.35-37
40. Шапочка Е. А. «…Фантастический край» чеховского Приазовья // Чеховиана. Чехов и его окружение. – М., 1996. – С.279-290
41. Цилевич Л. Недалеко от Таганрога: [еврейская тема] // Вехи Таганрога. – 2003. - №18. – С.20-23

45. Яковлева А. Чехов и Природа // Яковлева А. Кто Вы, доктор Чехов? – Коломна,     

       2006. – С.102-124

Оглавление

Приазовский край в творчестве Чехова

История создания повести «Степь»

Современники о повести «Степь»

Композиция повести «Степь»

Мотивы повести «Степь»

Язык повести «Степь»

Мотивное поле вкуса в повести «Степь»

Музыкальность повести «Степь»

Повесть «Степь» как средство библиотерапии

Экранизация повести А. П. Чехова «Степь»

Иллюстраторы степных произведений А. П. Чехова

Библиография

Оглавление

Внимание!

В 2010 году Россия и все человечество будут отмечать 150 лет со дня рождения нашего земляка и выдающегося писателя

Антона Павловича Чехова.

Чтобы достойно отметить этот юбилей, нужно хорошо подготовиться.

Предлагаем Вашему вниманию

сведения о ресурсах

Таганрогской ЦГПБ имени А. П. Чехова

и

сведения о российских ресурсах

в Интернет, связанных с

Антоном Павловичем Чеховым.

Сайт Центральной Городской Публичной библиотеки имени А. П. Чехова

 г. Таганрог

www.library.taganrog.ru

Указ Президента РФ о праздновании 150-летия со дня рождения А. П. Чехова

Биография писателя

Даты жизни и деятельности

Указатель псевдонимов

Высказывания А. П. Чехова и высказывания об А. П. Чехове

Путеводитель по библиотекам имени А. П. Чехова в России

Чехов и библиотека Таганрога

Фотоаллея

(портреты, семья, окружение и друзья, памятные чеховские места Таганрога)

Методические и библиографические материалы, посвященные жизни и деятельности А. П. Чехова

Таганрогские сайты:

http://www/taganrog.ru

- Официальный сайт г. Таганрога в разделе «Город. Выдающиеся таганрожцы» помещает краткую биографическую справку А. П. Чехова.

- Экскурсия по чеховским местам Таганрога

http://www.taganrog.ru/people/chekhov/ch house.shtml

- Музеи в Таганроге

http://www.oldtaganrog.narod.ru

-         Таганрог на старых почтовых открытках

http://www.antochekhov.ru

- ЧЕХОВСКИЙ ЦЕНТР (новости, произведения, чеховедение, музеи, театры, конкурсы, мультимедиа, «Чеховский вестник»)

http://chehov.niv/ru

- АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ (9 вариантов биографии, хронология жизни, благотворительная деятельность, Чехов и мировая культура, Чайковский и Чехов, болезнь и смерть Чехова, фотографии, семья, музеи и чеховские места, Чехов в воспоминаниях современников, произведения Чехова)

http://ru.wikipedia.org

- Свободная энциклопедия «ВИКИПЕДИЯ» об А. П. Чехове

http://www.chekhoved.com

- ВСЕ О ЧЕХОВЕ (Полное собрание сочинений и писем Чехова, комментарии к нему, книги, статьи, монографии, диссертации о Чехове, «Чеховский вестник», чеховедение)

http://www.chekhoviana.narod.ru/vestnik.htm

-         «ЧЕХОВСКИЙ ВЕСТНИК»

http://www.ilibrary.ru/author/chekhov/indox.html

- БИБЛИОТЕКА АЛЕКСЕЯ КОМАРОВА (биография Чехова, тексты всех произведений Чехова в алфавитном порядке)

http://briefly.ru/chehov

- Краткое содержание произведений А. П. Чехова

http://peoples.ru

- Фотогалерея А. П. Чехова

http://www.oba.wallst.ry/classcs/Russian/xix/Chekhov.htm

- А. П. Кузичева «Ваш Чехов»

http://www.museum.ru/M447

- Государственный литературно-мемориальный музей-заповедник А. П. Чехова (МЕЛИХОВО)

http://www.all-moscow.ru/culture/museum/chekhov/chekhov.ru.html

- Музей А. П. Чехова в Москве

http:www.museum.ru/M1097

- Музей А. П. Чехова на Сахалине

http://www.yalta-chekhov.com