Г. М.
Бондаренко
Время - самый строгий и справедливый судья. Оно вынесло свой вердикт
произведениям
А. П. Чехова. Думаю, что новое столетие и, по всей вероятности, многие
столетия
не внесут в этот вердикт каких-либо изменений. Напротив, подтвердят:
Чехов нужен
человечеству.
Чем же интересен Чехов не только русскому читателю и зрителю?
Существует богатая
литературоведческая литература. Этот сборник, который ты, читатель,
держишь
в своих руках, также содержит много интересных, тонких наблюдений о
Чехове.
В коротком вступительном слове хочу только поделиться некоторыми
своими личными,
если хотите, писательскими заметками о творчестве нашего великого
земляка.
Литература, на мой взгляд, это игра в воображении неких символов
времени, а
также символов, олицетворяющих тот или иной тип человеческих
характеров. Нередко
эта символика проявляется уже в названии произведения. Чехов показал
нам свою
удивительную способность находить точное и емкое название, заголовок
рассказа.
Вспомним хотя бы "Ионыч", "Человек в футляре", "Анна
на шее". На первый взгляд это может показаться незначительной деталью,
мелочью, но это не так. Знаю по своему опыту, по опыту других
писателей, как
трудно найти подходящее название произведению и могу только добавить,
что большой
талант проявляется во всем, в том числе и в названии произведения.
Чехов - мастер лапидарной прозы. На малой площади он мог вместить так
много,
что редко кому даже из великих писателей это удавалось.
"Было жестко и кисло... Я видел счастливого человека, заветная мечта
которого
осуществилась, который достиг цели в жизни, получил то, что хотел,
который был
доволен своей судьбой, самим собой. К моим мыслям о человеческом
счастье всегда
почему-то примешивалось что-то грустное, теперь же, при виде
счастливого человека
мною овладело тяжелое чувство, близкое к отчаянию". Это из рассказа
"Крыжовник".
И далее: "Я соображал, как в сущности много довольных, счастливых
людей!
Какая это подавляющая сила! Взгляните на эту жизнь: наглость и
праздность сильных,
невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная,
вырождение, пьянство,
лицемерие, вранье..." Надо ли восклицать, как это звучит актуально
сегодня.
Да и сегодня только ли? Это написано на все времена.
Искусство воплощения и перевоплощения — неотъемлемая черта больших
художников.
Чехову было всего 29 лет, когда впервые был напечатан рассказ "Скучная
история" (Из записок старого человека). Меня это произведение поразило
еще, когда я в 1950-е годы я учился в университете. В связи с войной я
позже,
чем обычно студенты, заканчивал университет в 29 лет. "Есть в России
заслуженный
профессор Николай Степанович такой-то, тайный советник и кавалер; у
него так
много русских и иностранных орденов, что когда ему приходится надевать
их, то
студенты величают его иконостасом... Он состоит членом всех русских и
трех заграничных
университетов. И прочее, и прочее. Все это и многое другое, что еще
можно было
бы сказать, составляет то, что называется моим именем!" И это пишет
29-летний
Чехов. И дальше: "Носящий это имя, то есть я, изображаю из себя
человека
шестидесяти двух лет, с лысой головой, с вставными зубами и с
неизлечимым тиком.
Насколько блестяще и красиво мое имя, настолько тускл и безобразен я
сам..."
Конечно же, Иван Денисович у Солженицына великолепен, и весь этот
взгляд на
жизнь глазами Солженицына, перевоплотившегося в Ивана Денисовича,
может вызвать
только восхищение. Известны хрестоматийные слова Флобера: "Мадам
Бовари
— это я". В зтом же ряду стоит рассказ 29-летнего Чехова "Скучная
история".
У Чехова нет больших, многостраничных, эпических полотен. Да и вся его
жизнь
по нынешним меркам непродолжительна. Но за эту короткую жизнь он успел
сказать
так много и емко, что в сказанное им будут вчитываться новые и новые
поколения.
Бунин был великолепным рассказчиком. Его сборник любовных новелл "Темные
аллеи" по праву считается шедевром в этом жанре. Чехов писал о любви
иначе.
И здесь его изумительная лапидарность проявляется во многих
произведениях. Возьмем
"Даму с собачкой". На первый взгляд, заурядный курортный роман. Не
собираюсь пересказывать это широко известное, экранизированное
произведение.
Один только абзац: "От прошлого у него (у Гурова) сохранилось
воспоминание
о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от любви, благодарных ему
за счастье,
хотя бы очень короткое; и о таких, как, например, его жена - которые
любили
без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким
выражением,
как будто то была не любовь, не страсть, а что-то более значительное; и
о таких
двух-трех очень красивых, холодных, у которых вдруг промелькало на
лице хищное
выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она
может дать...
и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем
ненависть, и кружева
на их белье казались ему тогда похожими на чешую". Всего один абзац!
Другим,
чтобы выразить это, понадобилось бы написать тома.
Вопросы о человеческом счастье, о смысле жизни всегда волновали
великих писателей,
Чехов всем своим творчеством показал, что он был в неустанном поиске в
ответах
на эти вечные вопросы.
Если рассказы, о которых мы говорили выше, всегда были на слуху,
всегда были
в поле зрения советского литературоведения, а вожди советской эпохи
использовали
в своей идейной борьбе некоторые произведения великих писателей
(чеховская "Палата
№ 6" - Лениным, им же - "Лев Толстой как зеркало русской революции"),
то многие глубокие произведения, которые не входили в "прокрустово
ложе"
политики оставались без внимания. К таким произведениям, на мой
взгляд, относится
чеховский "Черный монах".
В этом произведении великий писатель попытался ответить на один из
самых главных
вопросов для человечества: в чем смысл жизни. И здесь нельзя обойтись
без цитирования,
так как всякий пересказ чеховских произведений невольно приводит к
упрощению,
вульгаризации.
"- Да, ты один из тех немногих, которые по справедливости называются
избранниками
божими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя
удивительная наука
и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как
посвящены
они разумному и прекрасному, то есть такому, что вечно", - это слова
монаха
магистру Коврину. Далее читаем:
"- Ты сказал: вечной правде... Но разве людям доступна и нужна вечная
правда,
если нет вечной жизни?
- Вечная жизнь есть, - сказал монах.
- Ты веришь в бессмертие людей?
- Да, конечно. Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность...
- ...А какая цель вечной жизни? - спросил Коврин.
- Как и всякой жизни - наслаждение. Истинное наслаждение в познании, а
вечная
жизнь представит бесчисленные и неисчерпаемые источники для познания, и
в этом
смысле сказано: в дому Отца Моего обители иного суть"
Чехов никогда не декларировал свою религиозность, веру в Бога, вообще
Чехов
и декларированность - вещи несовместные. Исключительная скромность,
которой
отличался Чехов, нежелание навязывать свои взгляды проявляются и в
этой вещи.
Чехов, несомненно, сам принадлежал к тем, кто служил вечной правде и, я
думаю,
он это понимал. Но чтобы не дать повода для упреков в том, что он мнит
себя
этаким пророком в своем отечестве, он свои, возможно, сокровенные
мысли вкладывают
в уста магистра Коврина, который к тому же оказывается склонен к
галлюцинациям.
Говоря о чеховских художественных символах, нельзя, конечно, обойти
вниманием
его драматургию. Чехов находит для обозначения своих художественных
символов
точные названия своим пьесам "Вишневый сад", "Чайка".
Недавно в Берлине и во Франкфурте-на-Майне в театрах шел "Вишневый
сад".
Я слушал об этом специальную передачу по радиостанции "Немецкая
волна".
Почти одновременно в Нью-Йорке тоже ставили "Вишневый сад". Чем же
привлекает эта пьеса зарубежных режиссеров таких разных стран?
Казалось бы,
обыкновенная история из жизни русского общества конца XIX — начала XX
века.
Любопытно заглянуть в отзывы на пьесу в газетах тех лет. Пьеса
"Памятник
над могилой симпатичных белоручек" ("Русь", 1904 г.), "Никто
до Чехова не заглянул так глубоко именно в психику, порождающую эту
практическую
несостоятельность и беспомощность" ("Мир божий", 1904 г.). А.
В. Луначарский отметил в своем отзыве беспомощность чеховских героев
перед жизнью.
Это все, на мой взгляд, верные наблюдения. Но это только малая частица
того,
что заложено в пьесе. В ремарке, которая была вымарана цензорами,
Чехов прямо
говорит: "Вся Россия - наш сад..." Художественная интуиция великого
писателя подсказала ему ход дальнейшего развития страны, ход
трагический, но
неизбежный. Авторская ремарка в конце пьесы: "Среди тишины раздается
глухой
стук топора по дереву, звучащий одиноко и грустно". Порубки вишневого
сада
- России уже начались в первую революцию 1904-1905 годов. Окончательно
"Вишневый
сад" был порублен в 1917 году. Но не приписываю ли я Чехову мыслей,
которые
не владели писателем? Чехов и велик, и неисчерпаем тем, что он дает
каждому
из нас право понимать его художественные символы в меру своего
разумения. Возможно,
мои оппоненты скажут, что Чехов имел ввиду нечто другое. На это я могу
возразить
только то, что подсказывает мой жизненный опыт. "Вишневый сад" - это
не только конкретная страна, Россия, это место, уклад жизни разных
поколений,
которые всегда с грустью расстаются со своим прошлым. И сегодня мы -
старшее
поколение - с ностальгией вспоминаем вишневый сад нашей молодости.
Помним, как
цвели деревья, и не хотим вспоминать сорняки и бурьян, который бурно
разросся
в нашем вишневом саду в прошлом. Мы также беспомощны перед новой
жизнью, как
были беспомощны чеховские герои но мнению одного из рецензентов,
которых я цитировал
выше. Этот круговорот, смена происходят не только в России, поэтому
Чехов так
актуален в самых разных странах. Чехов близок нам и тем, что понимая
необходимость
этой смены, не может скрыть своей грусти, и понимая, что живем мы не
так, не
обольщается тем, что новое — это и есть "небо в алмазах". Мы помним
его слова в "Черном монахе" о смысле жизни. А порубка вишневого сада
- это совсем не та смена жизни, за которую ратовал Чехов. Отсюда и
авторская
грусть. Известно, что автор назвал "Вишневый сад" комедией. Чехов
всю жизнь хотел "повеселить" читателей, но как художник, большой
художник,
у него трагедийность человеческой жизни выходила на первый план.
Можно было бы многое сказать и о других чеховских пьесах, но
вступительное слово
не должно быть длинным. Будем равняться на Чехова хотя бы в краткости.
|
|