Виталий Закруткин.
О Закруткине у меня остались добрые воспоминания. Он, конечно, не был «борцом», тем более диссидентом, он всегда был лоялен к власти, но не скупился на доброе слово и уж, конечно, был большим «хлебосолом». Не выпить у него за столом было невозможно. Именно поэтому, когда я полностью отказался от спиртного, я не поехал к нему, и когда он спросил: «Почему не приехал, Игорь?» И ему сказали: Да, он же теперь не пьет… «Как? Совсем не пьет?… Этого не может быть!» Но этот монолог он уже произнес, когда наше «знакомство» подходило к концу. У него был рак. Была операция. (После которой, он тут же в больнице выпил с Бахаревым и тогда еще со мной). Хоть операция отдалила его конец, но эта проклятая болезнь имеет свойство «возвращаться». Но до этого была еще целая жизнь.
К Закруткину я попал впервые в 1954 году. Я написал повесть «Чет или нечет» о немецких лагерях. Показал ее Борису Изюмскому, который был тогда главным редактором альманаха «Дон». Изюмский довольно благосклонно отнесся к моему первому большому (страниц 300) «труду» и посоветовал встретиться с Закруткиным. Виталий Александрович жил тогда неподалеку от драмтеатра. Квартира была большая и хорошая. Сам он мне напомнил «дореволюционного профессора». Достаточно строг, но доброжелателен. В пенсне и в «штатском» тогда еще костюме. Позже он из Ростова уедет в станицу Кочетовскую, где «приголубит» замечательную станичную девушку Наташу, которая вскоре станет его второй женой и наденет «гимнастерку». В университете я видел одного настоящего профессора. Это был профессор Немировский, который преподавал еще в Варшавском университете, пока тот в 1914 году не эвакуировался в Ростов, «прихватив» с собой и Немировского. Ничего общего в облике не было у этих двух людей. Немировский - это был старичок небольшого роста, с большими рыжими усами (Похожими на Антона Ивановича из фильма «Антон Иванович сердится»), поклонник Марра, за что, конечно, «большевики» сильно «чистили» профессора, когда вышла работа товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Немировский немножко грассировал, как и большинство старых интеллигентов, и это его слова: «Да! Больсевики умеют цистить!»
Конечно, это был образованнейший человек, но с некоторыми буквами у него были свои «нелады». Закруткин, конечно, не «тянул» на «полного» профессора, но пенсне, манера говорить (он преподавал в пединституте) – все это было почти «профессорским».
Я не буду говорить ни слова о его произведениях, о них много написано, много сказано критиками, в монографиях литературоведами, скажу только, что его арест в 1937 году и был связан с литературой. В его повести нашли «задатки» нацизма на том основании, что в повести рассматривались разные человеческие черепа… Он попал в число тех счастливцев, которых «волна либерализма», которая хлынула после ареста Ежова, «вытолкнула» из подвалов НКВД на Энгельса,33, на «свежий воздух». Все, кто уже был в лагерях, там и остались, а вот «сидельцы» в подвалах - вышли. Среди них был не только Закруткин, но и Владимир Фоменко. (Из Ростовской писательской братии).
Ничто не проходит бесследно и, думаю, что «осторожность» Закруткина во многом объяснялось тем, что он уже «там» побывал. Кстати, Закруткин не был членом партии. Когда-то он сделал попытку, попросил рекомендацию у Соколова, но тот ему отказал, как человеку с не совсем крепкими «моральными устоями». Беспартийность совсем не мешала Закруткину жить широко и привольно. Он был секретарем Союза писателей России, депутатом областного совета и прочее, и прочее… На конференциях и пленумах (даже партийных) его выступления были почти обязательны и желанны потому, что он говорить умел и говорил не «по писанному», и его «конек» был «сохранение донской природы». Много он сделал и для своих новых земляков - кочетовцев.
Его там любили и помнят до сих пор. Дом его деревянный у самой пристани с большим виноградником был «полной чашей» и видывал столько гостей, что, наверное, на Дону нет ему равных. Даже дом Шолохова был более «закрыт» в силу «величины» его владельца.
Я был секретарем партбюро и секретарем правления Ростовской писательской организации. Это было не столько застойное, сколько «застольное» время, и гости на Дон «жаловали» если не каждый день, то, особенно летом и в сентябре - октябре, - ежемесячно. Не буду всех перечислять, это заняло бы слишком много страниц. Конечно, были и иностранные делегации. (Я как раз и был секретарем правления «по иностранным делам».) Вот у меня на полке стоит книга Сбигнева Домино «Бледные огни», и ее автор мне запомнился тем, что когда мы после многочасового застолья возвращались на «ракете» домой - в Ростов, Сбигнев настолько «расчувствовался», что достал пачку (запечатанную) трехрублевых банкнот, разорвал ее… и стал трехрублевки «пускать по ветру» - они кружились в вихрях воздуха за быстро идущей «ракетой» и … плавно опускались на «кипящие волны» за кормой. Что поделаешь, поляки ведь тоже - славяне!
Вот после такого «сидения» мы однажды возвращались с Юрием Бондаревым, а потом еще почти всю ночь просидели с ним в «Интуристе». Уже не пили ничего, а только вспоминали… Войну… И этот вечер сблизил нас.
Однажды к нам приехал редактор венгерского журнала «Альфельд» Кальман Ковач. Я должен был с ним пойти на ужин, так как Соколов, сказавшись нездоровым», поручил это мне тем более, что я еще, как сказал выше, был секретарем «по иностранным делам». Ковач остановился в гостинице «Ростов» - рядом с журналом «Дон». В холле я встретил Закруткина и с его «адъютанта» Сашу Кондакова. Я предложил Закруткину «присоединиться» к нашему «ужину». Закруткин не только сразу согласился. но и предложил место - закрытый «зальчик» в аэропорту» «для депутатов». Стол был великолепный и вел его, конечно, Закруткин. Начали с коньячка. Первый тост Закруткин предложил за Шолохова… Конечно, пить только стоя…Выпили… Не успели сесть и что-нибудь «наштрикнуть» на вилку, как Закруткин уже поднял (Саша уже всем налил) второй тост за … Гагарина, за космонавтов, как раз в это время вошла группа летчиков - командир Ростовского авиаотряда и с ним еще двое… Ковач не успел прожевать грибочек, как последовал третий тост за … Советскую армию - освободительницу Европы!… Это, конечно, тоже надо «принять» стоя и «до дна». За столом с нами оказался (при Закруткине) киноактер – герой «Баллады о солдате». Кажется, Ивашов … За «Русского солдата», опять-таки нужно было пить до дна и стоя… На шестой рюмке Кальман Ковач уже понял, что «сесть» и закусить ему не дадут.., да, думаю, что он уже ничего и не хотел и сильно «захорошел», и теперь уже он стал «провозглашать» тосты…, в том числе «За моего друга… Игоря… Бондаренко…» Пили только стоя … В конце вечера я еще свозил Ковача на Дон, на левый берег, где мы окунули палец в «воды Дона-Батюшки» и, конечно, распили бутылочку шампанского. Утром нам ехать в Таганрог, к Чехову… Я прихожу в гостиницу. Ковач лежит «полумертвый», с мокрым полотенцем на голове… Я принес с собой «лекарство» - плоскую фляжку с коньяком. Полечились … И Антон Павлович нас «принял» вполне благосклонно…
2
Виталий Александрович прошел всю войну военным корреспондентом. Он любил рассказывать историю, когда в боях за Берлин он поднял в атаку подразделение, когда его командир был убит. За это Жуков лично вручил ему орден Красного Знамени. В справочнике написано, что Закруткин летом 1941 года добровольно пошел на фронт. Сам он рассказывал такую, с моей точки зрения, забавную историю. Он и ростовский драматург Илларион Стальский оказались то ли в Кисловодске то ли в Пятигорске, одним словом где-то на Кавминводах. Оба уже были в армии. Пришел какой-то «высокий чин» и сказал, мне нужен фронтовой корреспондент, кто из вас желает отправиться на фронт? Стальский обращается: «Товарищ! (чина я не знаю, допустим, полковник), разрешите мы с Виталием Александровичем посоветуемся?» «Посоветуйтесь, пять минут вам…» Полковник вышел, Стальский говорит Закруткину: «Виталий,у меня сильно болит большой палец… на правой ноге… Может, ты поедешь…?» «Ладно»,- согласился Закруткин. Поехал. Прошел всю войну. Вернулся – грудь в орденах. Стальский был после войны награжден медалью «За победу над Германией».
Это был 1960 или 61 год. Я по заданию редакции поехал в Элисту собирать материал для юбилейного номера - 350 лет «добровольного вхождения Калмыкии в Россию». Летел самолетом - первый раз, и что-то мне сильно не «понравилось». Подташнивало и голова … Остановился в гостинице, если можно было так назвать это убогое заведение. Вообще Элиста произвела на меня удручающее впечатление. Гостиница была полна «переводчиков». Это были «московские жучки», которые приехали «на заработки». Конечно, никакими языками они не владели, а работали с так называемым подстрочником, то есть из очень плохих стихов делали плохие, но пригодные для печати по случаю «юбилея».
В это время именно почему-то в Калмыкии снимался фильм по рассказу Закруткина «Млечный путь». (Фильм вышел, но… не пошел…) Но я хочу рассказать не об этом. В фильме был занят чудесный актерский «ансамбль» -Жаров, Ларионова, Рыбников… В гостинице в мы с Закруткиным встретились и мы все - «мужики» отправились на охоту на сайгаков. Гоняли по степи целый день. Вот где воздух был! Аромат степных трав неповторим. Кто-то подстрелил сайгака…Грустное было зрелище. Как это красивое грациозное животное умирало Глаза большие… и полные слез … Умирало тихо … Я на всю жизнь запомнил…(В романе «Красные пианисты» есть у меня эпизод, когда следователь гестапо гаупштурмфюрер СС Беккерт, в молодости, когда был лесничим, увидел умирающего от пули оленя… И больше он никогда не стрелял в животных…) Охота, слава Богу, к вечеру закончилась, ну и, конечно, после трудов «праведных» - ужин. Калмыцкое начальство «расстаралась»… На столе чего только не было. Ужинали мы, естественно, не в городе, а на «вольном воздухе». Были ли это юрты и еще какие то две постройки - словом, «закрытый городок».
К ужину привезли и Аллу Ларионову. Сидела она напротив меня. Что можно сказать - царица! Истинный Бог - царица! Я потом «близко видел и Ирину Мирошниченко, и Жанну Прохоренко (они были у меня в гостях). Ларионову сравнить не с кем! «Выступает слово Пава, говорит-то величаво» - это несколько перепутанные мной «сказочные слова» относятся к ней. Не совсем, правда. Насчет, говорит-то «величаво»… Нет, речь у нее хорошая, но не «сказочная». Рядом с ней сидел Коля Рыбников. Славный парень. А напротив меня рядом с Аллой Михаил Иванович Жаров. Человек из моего далекого детства - «Трилогия о Максиме», где он поет, менял я женщин… трилинили - …, как перчатки. и пил всегда трили, три звездочки я коньяк… А в «Беспокойном хозяйстве» в 19 сорок каком-то году, я, солдатик, смотрел «старшину Жарова», который играл с Целиковской, которая то ли уже была, то ли потом стала его женой…
Так вот, Михаил Иванович, «жаловался»: « У меня сыну пять лет…(Жена у него уже была то ли четвертая, то ли пятая..) Его «поднять» надо… Поэтому я сейчас, ребята, спиртного в рот не беру Но стоит мне появиться в каком-то городе обязательно в гостиницу «припрутся» один-два «храбрых». И, конечно, с коньяком… Я говорю: Ребята! Я не пью…! «Михаил Иванович!… Как же так?! Обижаешь…» Действительно, за вечер он и не пригубил…Мы, конечно, хорошо приняли «все». Я в молодости был крепок. Литр водки – вполне мог принять. И был крепок на ногах. А Виталия Александровича я почти отнес в «постельку». Заснул. На рассвете меня кто-то будит. Открываю глаза - стоит надо мной Закруткин - как «стеклышко». «Игорь, пойдем выпьем..» «Ой! Виталий Александрович…» (мне на другой день всегда было плохо.) «Ничего, ничего… Сейчас по сто грамм и в озеро…». Раннее утро. Степь за ночь «остыла» - дышит прохладой. Выпили по сотке и в озеро - голышами… Никого ведь поблизости нет… А вода просто холодная. Ключевая. Вылезли, «отряхнулись». Еще по сотке выпили и пошли завтракать… «Столовая - четыре столика». Вчера был «пир», но «начальство» из Элисты уехало, то ли забыло «распорядиться», то ли так пришлось.., но в столовой я оказался один с Аллой…(Коля «отходил» - есть отказался. Жаров еще спал. А Закруткин, по-моему, вообще никогда ничего не ел..) Официантка спрашивает, что нам подать? А у Аллы денег нету… И я ее «накормил» каким-то салатом, яичницей, чаем напоил…
Когда приезжал в столицу, Закруткин останавливался в гостинице «Москва». Как потом я узнал, в ней «любили» останавливаться «старые аристократы», к которым принадлежал Закруткин. Я же, как новый «аристократ», предпочитал «Россию». И оказались мы с Закруткиным в Москве в одно время. Он, по-моему, привез свой роман «Сотворение мира» в «Советский писатель». Встретились в Союзе писателей. Вечером созвонились. «Приезжай ко мне, в «Москву»… Я подъехал. Уже в номере у него был накрыт столик… Он мне читал последние страницы романа. Помню, что там были какие-то «молоденькие деревца – новая поросль на пепелище». Что-то в этом роде. Это было уже незадолго до конца. А еще в 1977 году, когда было 50, он «вел» «мой стол» в редакции журнала «Дон». Мы тогда из редакции не выходили трое суток. (Закруткин, правда, утром уехал.) И последнее.10 октября 1984 года он умер. Приехал Лавлинский (редактор «Лит. обозрения»), были, конечно, секретари обкома. Не помню, был ли Калинин? Стоял я в «почетном карауле» - 5 минут… и до того мне стало плохо, что я выстоял но сказал себе: все! Больше нигде не стою… Мертвых за жизнь я перевидал, но приходит время, когда понимаешь, что только в одном - единственном случае ты «незаменим» - на собственных похоронах.
Было еще в этот день «видение» - ясное небо.! Ни тучки. Выносят Закруткина и вдруг на небе – радуга … Вот такой был человек.
